Книга Ярче солнца - Бет Рэвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот уже компанию мне составляет только шум системы жизнеобеспечения, тихое «уф, ш-ш-ш, уф» в ушах.
Сзади открывается дверь, и вокруг взрывается Вселенная. Меня утягивает в космос спиной вперед, руки и ноги болезненно дергаются. От движения из легких выбивает воздух, и я не могу дышать. Но стоит мне начать паниковать, как в шлем тут же поступает прохладный кислород.
Шнур, которым я привязан к кораблю, натягивается, и мое тело покачивается на плаву. Скафандр больше не стесняет движений. Я смотрю вверх. Вокруг Вселенная.
Тишина.
И звезды.
Миллион светил рассыпались вокруг, взрезая темноту яркими искрами. Корабль словно светится. Я внимательно осматриваю его на предмет страшной тайны, которую обещал Орион.
По форме он напоминает яйцо, только капитанский мостик выдается вперед чем-то вроде рога. Его макушку покрывает разбитое на ячейки-соты сверкающее стекло. Под ним, видимо, начинается уровень фермеров. Любуюсь гладкой оболочкой корабля, с трудом веря, что всего несколько секунд назад касался запыленных заклепок на стенах по ту сторону. Нижнюю часть его, примерно в районе криоуровня, охватывает полоса темного, плотного металла, а спереди торчит острый выступ, что-то вроде уменьшенной версии мостика.
Там тоже стекло — видимо, за последней запертой дверью спрятан наблюдательный пункт.
В общем, я не вижу ничего неожиданного — за исключением, пожалуй, как раз этого последнего. Дрейфую в пространстве, разглядывая корпус — на нем нет ни трещин, ни отметин; двигатели в хвостовой части не работают, но это мне и так уже известно. Так что за великую тайну Орион хотел нам поведать? Неужели то, что корабль не движется?
Было бы обидно после всех стараний узнать, что это и есть его секрет. Но разве можно расстраиваться, если ты в космосе?
С наслаждением вытягиваю руки и ноги, зная, что они не упрутся ни в какие стены. Один взгляд за «Годспид» заставляет меня позабыть бессмыслицу Ориона. Я смотрю на звезды, вспоминая, как впервые увидел их в окошко в шлюзе. Уже тогда они казались прекрасными, но теперь, когда они окружают меня со всех сторон, слово «прекрасные» уже не подходит. Я вдруг осознаю их как часть Вселенной, и после жизни в окружении стен бесконечное открытое пространство наполняет меня и восхищением, и ужасом. Эмоции струятся по венам, душат меня. Я ощущаю себя незначительной, крохотной точкой среди миллиона звезд.
Миллиона светил.
В веках отсюда пылает Солнце, вокруг которого вращается Сол-Земля, планета Эми. В другой стороне лежит бинарная система Центавра, в которой нас ждет новая планета.
А мы — здесь, посредине, в окружении океана звезд.
Миллиона солнц.
У любого из них может быть планета. Одна из этих планет могла бы стать нам домом. Но нам не дотянуться.
От этой мысли у меня кружится голова, и ощущение тошноты, поднимаясь из желудка, затуманивает взгляд.
Звезды больше не похожи на солнца. Они похожи на глаза.
Смеющиеся глаза. Они подмигивают и издеваются, ускользают от меня снова и снова.
Замахиваюсь на них, но с руками что-то не то.
Со всем телом что-то не то.
И тут я слышу. Тихое, едва заметное.
Бип… бип… бип.
Тревога. У меня в шлеме пищит сигнал тревоги.
Глубоко вдыхаю — точнее, пытаюсь, но не выходит. Воздух стал разреженным, и хотя я пытаюсь дышать и носом, и ртом, но перед глазами все равно пляшут черные точки. Не хватает воздуха. Что-то случилось с ППЖО у меня на спине… с запасом кислорода.
Первый порыв — позвать на помощь. Я поднимаю руку в перчатке к шее, натыкаюсь на шлем и только тут понимаю, что до вай-кома не достать.
До корабля не больше двадцати ярдов, но «Годспид» кажется таким же далеким, как все эти звезды. Я пытаюсь подтянуться ближе, плыву через пустоту к открытому шлюзу, к безопасности.
Сердце бьется в такт с сигналом тревоги.
Чем больше я стараюсь не дышать, тем сильнее хочется сделать вдох.
Тяну за трос, но руки соскальзывают. От движения меня разворачивает и шатает из стороны в сторону.
Все это время я смотрел в сторону корабля и назад, туда, откуда мы прилетели. Но теперь мне открывается вид на то, что лежит перед нами, перед носом «Годспида». И тут я понимаю, почему он светится. Этого… этого я не ждал. Как Орион смог утаить такое? Как вообще можно такое утаить? Это… это все… это…
В небе прямо передо мной висит…
Планета.
Я смотрю в раскрытую дверь шлюза, не замечая звезд. Я вижу только трос, которым Старший привязан ко мне.
Считаю секунды. Вдруг трос дергается. И я понимаю:
Случилось что-то ужасное.
Я не могу дышать, но это не из-за нехватки кислорода, а из-за того, что все во мне — легкие, сердце, мозг — замирает при виде плывущего в небе бело-зелено-голубого шара. Вдалеке, но намного ближе, чем миллионы других звезд, пылают Центавра А и Центавра В — два солнца этой Солнечной системы. Они такие яркие и такие большие по сравнению с остальными звездами, что расплываются у меня в глазах размытыми светящимися ледяными сферами.
Но я смотрю не на них.
Я смотрю на планету.
Вот — вот она — тайна Ориона. А не то, что корабль не двигается, не то, что мы никогда не доберемся.
Мы уже добрались.
Мы добрались! Вот — прямо перед нами — планета, которая станет нашим домом!
Она сияет так ярко, что больно глазам. В синей воде раскинулись гигантские зеленые равнины, окутанные пухом облаков. На краю, там, где планета отворачивается от солнца и начинает темнеть, я вижу яркие вспышки света, белые искры в темноте. Это молнии, да? В центре, где от солнечного света планета будто сияет изнутри, очень ясно различим континент. Континент. С одной стороны он весь изрезан, как разбитая скорлупа, и глубоко в него впиваются темные линии. Реки. Множество рек. Наверное, это даже что-то более крупное, раз их видно отсюда. Зеленые пальцы тянутся в воду, но не достают до россыпи островов. Мысленно отмечаю, что там всегда должно быть прохладно. По рекам можно пустить корабли. И плавать.
Я уже почти вижу себя там. Жизнь там.
На планете, которая каждую ночь видит миллион светил и каждый день — два солнца.
Мне хочется кричать, вопить от радости. Но воздуха уже так мало.
Слишком мало.
Я слишком долго любовался тайной Ориона.
Сигнал тревоги стихает. Больше не о чем предупреждать.
Потому что воздуха не осталось.
