Книга Прошлое — чужая земля - Джанрико Карофильо

Просто подумал так, и все.

Глава 7

Через десять дней после встречи с сестрой мне позвонил Франческо.

Куда я пропал? Почему не появлялся все это время? Черт, мы не виделись уже две недели. Мы не виделись гораздо дольше, но я об этом не упомянул. Так же, как не сказал, что разыскивал его повсюду, а он мне даже ни разу не позвонил.

— Дружище, мы обязательно должны увидеться как можно скорее.

Мы встретились в восемь выпить по аперитиву. Стало холодно. Наступил ноябрь. Два-три дня назад сотня тысяч восточных немцев разрушила стену и перебралась на другую сторону, а моя жизнь протекала совершенно бессмысленно.

Франческо пребывал в эйфории, но от него веяло чем-то зловещим. Я не мог понять чем.

Он повел меня в свой любимый бар, откуда даже изнутри было видно море. Не спрашивая моего мнения, он заказал два негрони, мы выпили их в несколько глотков, как лимонад, закусывая чипсами и фисташками. Заказали еще две порции и закурили.

Он снова спросил меня, куда я пропал. Куда он сам пропал, спросил я. Я сто раз звонил ему, говорил с его матерью. А потом она тоже перестала подходить к телефону.

Он немного помолчал, прикрыв глаза. Как будто вспоминал какую-то мелкую, но важную деталь. Которую должен был сказать мне, прежде чем продолжить.

— Моя мать умерла. — Он проговорил это нейтральным тоном, не окрасив свои слова никакой особенной интонацией. У меня похолодела кровь. Я судорожно искал, что сказать. Мне жаль. Мне ужасно жаль. Как это случилось? Когда это случилось? Как ты?

Я ничего не сказал. Просто не успел. Он сам заговорил через несколько секунд.

— Я там больше не живу.

— А где ты живешь?

— Недавно купил себе квартиру.

Квартира, куда мы водили тех двух девчонок. Он не помнил, что я там был. Мне стало тревожно, почти страшно.

— Ты должен там побывать. Я сегодня же покажу тебе, как устроился. Но сначала поужинаем.

С ударившим в голову и ноги негрони мы пошли в жалкую тратторию, куда я раньше никогда не заглядывал. Мы что-то ели, но в основном пили. Вино, потом граппу. Мы должны чаще встречаться, говорил Франческо. Снова начать играть, но теперь уже по-крупному. Выбраться из Бари. Колесить по всей Италии, зашибать реальные деньги. А не те гроши, на которые мы переводили наше время и наш талант. Он сказал, наш талант. Нужно продолжить с того места, где мы остановились. Эту фразу он повторил несколько раз. Вроде бы глядя мне в лицо. На самом деле его глаза смотрели сквозь меня лихорадочным и отсутствующим взглядом.

Квартира выглядела так же, как в прошлый раз. В то же время что-то здесь изменилось. Повсюду — на диване, на полу — валялись кучи одежды. Стояло несколько закрытых картонных коробок. И запах. Противно воняло табаком и еще какой-то дрянью. Так пахнет в помещениях, которые никогда не проветривают. Так пахло в доме его матери.

Мы опять пили граппу — прямо из полупустой бутылки без этикетки, которую Франческо принес из спальни. Он говорил еще быстрей обычного и слушал меня еще меньше, если только такое возможно. Проще сказать, он вообще меня не слушал. Он сидел, уставив вытаращенные глаза в одну точку. Очень далекую точку. Потом взял старую пластинку и поставил на проигрыватель дорогого музыкального центра. С первых аккордов я узнал «Роллинг стоунз». Диск Exile on Main Street.

Я перестал что-либо соображать еще до того, как он снова пошел в спальню и вернулся с белым полиэтиленовым пакетом.

Задолго до того.

— На всякий пожарный заныкал чуток с испанской партии.

Я с идиотской улыбкой смотрел, как он высыпает из пакета на блестящую поверхность стола полоски белого порошка. Четыре аккуратные полоски одинаковой длины.

Я разрывался между страхом и желанием. На мгновение все поплыло вокруг меня — формы, звуки, очертания предметов, и мое сознание пронзила мысль: Франческо — гей и в этот вечер он решил открыться мне. Две дорожки кокаина, и он отымеет меня в задницу. На краткий миг это показалось мне если не нормальным, то во всяком случае неизбежным и приемлемым. В каком-то смысле, даже необходимым — для нашего освобождения.

Потом эта мысль исчезла, и мой мозг снова начал функционировать. Я различил музыку и сфокусировался на происходящем.

Одной рукой Франческо скручивал банкноту в пятьдесят тысяч лир. Простой и грациозный, этот жест походил на волшебство.

Он протянул мне трубочку, я взял ее и застыл на месте, не зная, что с ней делать. Франческо жестом пригласил меня к столу: давай, чего ты ждешь? Но я не двинулся. Тогда он забрал у меня банкноту, зажал правую ноздрю, в левую вставил трубку, нагнулся над столом и быстро втянул в себя дорожку. Тряхнул головой: губы сжаты, глаза закрыты. Затем повторил ту же процедуру с другой ноздрей. И снова протянул бумажную трубочку мне.

И я в очередной раз пошел у него на поводу. Сделал то, что он велел мне сделать. То, что делал он сам. Я резко вдохнул одной ноздрей, а затем другой. Мне тут же вспомнилось, как в детстве мама давала мне лекарство от насморка. «Вдыхай», — командовала она, и по горлу растекался соленый лекарственный привкус капель. Воспоминание вспыхнуло не только в мыслях, но и в чувствах и потрясло меня своей реалистичностью.

А потом пропало, взорвалось, рассыпав искры, как в мультике. Я ощутил легкое онемение в носу. Неужели это и есть знаменитый кокаиновый кайф, недоумевал я. Франческо сидел, прикрыв глаза, безвольно уронив руки на стол ладонями кверху.

На какое-то время — минуты? секунды? — я замер в неподвижности, уткнувшись лицом в ладонь. Это походило на медитацию, хотя я в тот момент вообще ни о чем не думал. Кроме одного: что пресловутый кокаин — просто надувательство.

А потом меня вдруг пронзило сладостное возбуждение. Это волнующее ощущение разливалось по всему моему телу, по каждой его клетке, и в ту же минуту зазвучали первые непристойные слова песни «Sweet Virginia». Я почувствовал легкое покалывание в глазах. Как будто в зрачок мне тыкали — совсем не больно, а даже приятно — тысячей мелких иголочек. Мне почудилось, что я превращаюсь в супергероя комиксов.

Мне казалось, что, не будь тут стен, я мог бы видеть на километры и километры вокруг.

Не помню точно, когда Франческо заговорил о насилии. Разумеется, в его устах это откровение звучало совершенно естественно. Для него естественно. Он насыпал еще несколько дорожек, сменил диск, глотнул граппы — я тоже — и сказал, что надо трахнуть какую-нибудь девку. Одну на двоих. Против ее воли.

— Какой интерес трахаться с девкой, если она сама прыгает к тебе в койку? Все всегда одно и то же. Трепотня, тонкие намеки, и ради чего? Чтобы получить то, чего вы оба хотите. Вернее, то, чего хочет она, когда бегает за тобой, как течная сука.

От этого выражения у меня свело живот. Я даже наклонился вперед, как от подступающей рвоты. Но сдержался и продолжал слушать Франческо. Он говорил, не сводя с меня глаз, хотя на самом деле смотрел куда-то вдаль. В одному ему ведомую кошмарную даль.