Книга Братишка, оставь покурить! - Николай Стародымов

— Алло! Алло! — надрывалась мембрана. — Ты чего замолчал, а, Марек?

— Это уже не Марек, — сообщил я собеседнику. — Так вот, Санек, не сочти за труд, если тебя это не слишком обременит, передай, пожалуйста, своему шефу, что Беспросветный вернулся. Что он свою часть договоренности выполнил. И что он ждет от шефа выполнения обещаний. Все понял?

Человек на том конце провода какое-то время молчал. Либо с трудом переваривал услышанную новость, либо сейчас лихорадочно прокручивал в голове варианты того, как поступить дальше.

— А я с кем сейчас разговариваю? — наконец выдал он вопрос.

Все ясно. Такую глупость мог спросить только тот самый мордоворот-телохранитель, который сопровождал Пегого в день нашего разговора.

— А ты пошевели своей единственной мозговой извилиной, если она у тебя еще окончательно не стерлась, и сообрази сам… Короче говоря, я нахожусь у Марека и жду шефа. И глядите у меня — без фокусов!..

Не дожидаясь ответа, я опустил трубку в гнездо и повернулся к Мареку. Тот глядел на меня выпученными от страха глазами. В руке он сжимал пистолет, который мелко подрагивал в пальцах.

Это очень опасно — оружие в руках перепуганного человека. Потому что он может пальнуть даже оттого, что трясущийся палец излишне резко вдавит спусковой крючок. А глупые выстрелы куда чаще находят жертву, чем тщательно выверенные…

Странное чувство охватило меня в тот момент, когда я увидел в двух шагах от себя судорожно прыгающий черный кружочек пистолетного дула. Какая-то безропотная покорность судьбе. Не было страха — хотя не было и желания заполучить пулю. Почему-то я был убежден, что сейчас со мной ничего не произойдет. Наверное, я понимал, что Марек не станет стрелять.

— Ну и что дальше? — спросил я спокойно.

Не делая вид, что спокоен, а именно спокойно. Только внутри у меня что-то подобралось. Мысль работала четко, чувства были напряжены, опасность слегка холодила душу. Но и только.

— Руки вверх! — хрипло выдавил из себя Марек.

В самых непечатных выражениях я у него поинтересовался, не принадлежит ли он к одному из секс-меньшинств.

— Лицом к стене! — визгливо выкрикнул он. — Быстро! Буду стрелять!..

Это уже перестало быть интересным.

— Отойди, — негромко сказал я ему.

И, не обращая внимания на оружие, вдоль стены обошел хозяина и прошел в комнату. Уже оттуда, не оборачиваясь, обронил:

— Кстати, Марек, пока приедет шеф, сообрази что-нибудь закусить. Бутылку я с собой принес.

Если у человека нет опыта убивать, ему стрелять очень страшно. Особенно в упор, с близкого расстояния. Из автомата, на расстоянии метров пятьсот-восемьсот по крошечной фигурке пальнет едва ли не каждый — потому что не воспринимаешь эту фигурку как homo sapiens. А вот так, глаза в глаза… В запальчивости, со страху, в драке — пожалуйста. А обдуманно, размеренно — нет, это трудно.

Вот в затылок — сколько угодно. В затылок не так страшно. Потому что самое жуткое видеть глаза убитого тобой — или убиваемого тобой.

Глаз самого первого человека, которого я убил, я не запомнил. Может быть, они были закрыты… Запало в память иное. Мы тогда брали кишлак. Я бежал вдоль дувала, стараясь поскорее проскочить расстояние до угла. А по другой стороне улицы, пригнувшись, бежал какой-то солдат-разведчик, невесть как оказавшийся в моей роте, имени и фамилии которого я так и не узнал. Мне оставалось шагов десять, когда из-за угла, к которому я стремился, высунулся ствол автомата — старый, первой модели еще «калашников» не то китайского, не то египетского производства. Крикнуть я не успел, а дырочка дула окрасилась багровой вспышкой, потом еще, еще, еще… А в следующее мгновение я уже просто высунул, не выглядывая сам, свой автомат за угол и нажал спусковой крючок.

Потом, после боя, я вернулся к телу убитого мной душмана. Запомнились тощие коричневые ноги в полушлепанцах-полукалошах, сделанных из кусков автомобильных скатов. Длинная задравшаяся рубаха, пробитая пулями и густо набухшая кровью. Откатившаяся в сторону высокая, расшитая бисером, тюбетейка…

Но больше всего запала в память… муха. Она спокойно и неторопливо ползала вокруг приоткрытого рта убитого, останавливаясь возле засохших потеков слюны в уголках губ. Потом она полезла внутрь, прямо по посиневшему языку.

Это было жутко. А по жаркой пыльной улице уже пополз запах тлена, смешиваясь с еще не выветрившейся гарью сгоревшего пороха и тротила…

Да, я его убил в бою, в запале, когда он расстреливал нашего солдата. Но после, когда бой закончился, я не испытывал ненависти к этому бездыханному телу, в рот которого бесцеремонно забралась большая зеленая муха… Да и в дальнейшем я убивал только в бою, не умея испытывать ненависти к человеку, который смотрел на меня живыми, полными страха, даже полными ненависти глазами.

…Нет, когда не видишь глаз, не воспринимаешь человека так остро. Так что я шел к своему креслу и едва ли не кожей ощущал холодок, струящийся от девятимиллиметровой черной дырочки дула. Как же ему хочется сейчас чуть-чуть повести палец на себя!..

Сколько раз я задумывался над тем, какая малость отделяет человека живого от трупа мертвого. Остренький конусик автоматной пульки прошел на три сантиметра левее или правее — и в зависимости от этого человек остается на этом свете или же душа его, подобно сигаретному дымку, истекает из своего земного обиталища, сворачивается в колечко и, зависнув на мгновение над извивающимся в конвульсиях собственном телом, устремляется в Космос… Или другой пример. Как-то знакомый военный фотокорреспондент, Виктор Хабаров, рассказывал, как ему некий сапер показывал мину, стоящую на «растяжке», а в этот момент на тонкую проволочку вдруг уселась птичка… По всем законам физики и пиротехники взрыватель должен был сработать и распотрошить все вокруг горячими ошметками металла — а он не сработал… Или вот как сейчас… Свободный ход спускового крючка пистолета каких-нибудь два-три миллиметра. Столкнет напряженная боевая пружина боек — и нет человека.

Помните знаменитый фильм «Два бойца» с Марком Бернесом? Там некий профессор высчитал, насколько ничтожно мала степень вероятности того, что именно в него, профессора каких-то наук, попадет бомба — и на основании своих исчислений не спускался в бомбоубежище. И продолжалось это до тех пор, пока он не узнал, что при очередном авианалете погиб единственный в Ленинградском зоопарке слон. У африканского животного, попавшего на берега Невы, по той же теории вероятности, вообще не было возможности пасть жертвой бомбы, изготовленной где-нибудь в Рурской области…

Пока я, вновь усевшись все в то же кресло, размышлял над этими превратностями судьбы, которые легко могут обратить ЧЕЛОВЕКА в ТЕЛО, в комнату, дребезжа разболтанными сочленениями, вкатился уже знакомый мне деревянный сервировочный столик. Хорошая все-таки это штука, когда не так дребезжит, конечно. В дни моей молодости таких не было. Помню, сколько ходок приходилось сделать на кухню, пока перетащишь отдельные тарелочки в комнату, когда еще обхаживал свою Людмилу.