Книга Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий

Он вытянул из папки картонный лист с приклеенными и пронумерованными фотографиями, положил его на стол тыльной стороной вверх, снова попросил Панич успокоиться и сосредоточиться на главном, а Лебедева – принести стакан воды. Еще Девяткин спросил, где хозяйка держит лекарство от сердца. Наконец перевернул лист.

Минуту Нина Сергеевна сидела молча, с напряженным лицом. Она смотрела в правый верхний угол, где под номером три прикрепили фотографию ее дочери. Цветной снимок лица пострадавшей сделан в морге судебным фотографом. Качество приличное, хорошо видны ссадины на скуле, распухшая переносица и кровоизлияние на левом виске. Глаза женщины открыты и смотрят на мир с ледяным равнодушием.

Девяткин мог бы попросить ретушера из фотолаборатории убрать следы жестоких побоев. Но в этом случае, если дело дойдет до суда, возможны осложнения. Адвокаты убийцы наверняка попросят суд признать данное следственное действие ничтожным, поскольку для опознания была предъявлена отретушированная фотография, по которой трудно узнать человека. Суд наверняка удовлетворит протест. Тут надо соблюсти все формальности, чтобы ни одна сволочь потом не придралась. Но вот вопрос: доживет ли до суда мать Веры? Или ей суждено разделить участь Ахмеда Абаева и Петра Афонина?

– Вот оно, значит, как, – сказала Панич и закачалась на стуле, будто была готова упасть с него. – Вот оно…

Старший лейтенант уже стоял за спиной женщины, готовый подхватить ее, если вдруг та сползет со стула или станет падать на пол. Пару минут Панич просидела с закрытыми глазами, будто лишилась чувств. Но потом вдруг тряхнула головой и прошептала:

– Говорят, что материнское сердце чувствует, если с ребенком происходит несчастье. А я ничего не чувствовала. Волновалась – это да. Особенно вечером. Все ждала ее. Была уверена, что с Верой… Что с ней ничего такого не произойдет. Наверное, я плохая мать.

Панич прижала одну ладонь к щеке, вторую положила на грудь и так застыла в немом оцепенении. Она даже не пыталась вытереть слезы, которые стекали по щекам.

* * *

Радченко поставил машину на большой площади возле центрального рынка. На этом бойком месте, где деньги текли рекой, в закусочных и кафе вечно собиралось местное жулье, скупщики краденого и карточные каталы. По вечерам, когда открывались два лучших ресторана, сюда подъезжали шмаровозы и мамки со своими девочками. В гостинице у рынка частенько отдыхали перегонщики автомобилей, угнанных в Москве и Питере. Отсюда, из этого города, машины отправляли в другие южные города России, на Кавказ.

Выбираясь из джипа, Радченко поймал на себе множество любопытных взглядов – в этих краях далеко не все автолюбители видели последнюю модель джипа «Чероки». И сейчас многие мужчины не скрывали интереса, поглядывая в сторону машины. Что ж, пусть эта тачка станет легкой добычей местных жуликов. Радченко повертел на пальце брелок, затем сунул его в задний кармашек спортивной сумки и застегнул «молнию». Он вошел на территорию рынка, уже заполненного покупателями свежих овощей и фруктов, мяса и домашней колбасы. Для начала завернул в крытый деревянный павильон, где торговали рыбой.

Он прошелся по рядам, приценился к вяленому лещу и долго торговался, сбивая цену. Кто-то сзади наступил Радченко на ногу, кто-то толкнул локтем; он сделал вид, что, увлеченный спором с продавцом, ничего не заметил. Наконец, сторговавшись, он завернул покупку во вчерашнюю газету, бросил взгляд за спину. Рядом вертелся долговязый загорелый парень в светлой рубахе. Взгляды встретились, и парень отступил в сторону, пропав в толчее у прилавков. Радченко вышел из павильона и повернул в ряд, где торгуют орехами. Теперь он точно определил, что долговязый парень не отстает.

– Почем орешки?

– Ты откуда? – вопросом ответил мужчина кавказского типа, в черном пиджаке и огромной кепке. – Вижу, приезжий, гость. Значит, большая скидка будет.

Радченко вступил в оживленный разговор с торговцем жареным миндалем, ненароком перевесив спортивную сумку на другое плечо. Так, чтобы в кармашек с ключами вору можно было забраться легко и безопасно. Взял кулек орешков, спросил продавца, какую погоду обещают на завтра. Ключи могли бы уже исчезнуть из сумки, но в ряду появились два милиционера. Заняв позицию на углу у павильона с квасом, они взяли по кружке и стали оглядываться по сторонам, будто кого-то искали.

В эту минуту Дима уже дошагал до другого ряда, стал прицениваться к баночке с липовым медом. Женщина-продавщица уступила самую малость, и Радченко, устав от спора, кивнул и полез за кошельком. Расплачиваясь, бросил быстрый взгляд за сумку. Так и есть: «молния» расстегнута, кармашек, где лежали ключи от машины, пуст. Парень в белой рубашке стоял у лотка, где торгуют сигаретами. Вот он что-то сказал продавцу, сделав вид, что берет сигареты, передал ему только что украденные ключи.

Радченко отвернулся, чтобы чем-то себя занять, пересчитал мелочь и пошел дальше по рядам. Надо думать, ключи недолго полежат под прилавком торговца сигаретами – их заберет или уже забрал еще кто-то из воровской шайки. Совсем скоро от джипа даже запаха не останется.

* * *

После завтрака Алла и Стас завернули в краеведческий музей, который помещался в старинном особняке постройки прошлого века. Внизу под лестницей к стене прибили табличку: «Наверх…» Дальше не прочитать, табличка замазана краской.

Поднявшись по ступеням, они оказались в комнатах, пропахших пылью веков. Побродили по большому, видимо, центральному залу музея, где под стеклами стендов были рассыпаны чьи-то желтые кости и ржавые железки: то ли монеты, то ли какие-то бляхи. Пошли дальше, в следующий зал, но и там под стеклом лежали все те же ржавые железяки и кости. Комнаты, где разместилась экспозиция, выходили окнами на улицу. Если внизу проезжала машина, стекла в витринах позвякивали, а кости мелко дрожали, что рождало в душе какое-то жуткое, гнетущее ощущение – будто стоишь на краю раскопанной могилы и смотришь в ее пугающую темноту. Впечатление усиливалось тем, что людей, в том числе работников музея, видно не было.

– Пойдем отсюда, – сказала Алла. – Что-то мне не по себе.

– Сейчас, – Гуляев склонился над витриной. – А вот смотри – кольцо. Какое-то ржавое. Оказывается, нет… Это фрагмент кандальной цепи.

– Пойдем же.

– Ну, сейчас. Человек тут первый раз. А ты не хочешь, чтобы я поближе познакомился с историей края. Я историю очень люблю.

– Это скорее музей анатомии. Хранилище костей. От них этот гнилостный запах.

– Ч-и-и, – Стас прижал палец к губам. – Тихо. Вон же написано: «Убедительная просьба громко не разговаривать».

Алла остановилась перед репродукцией картины, изображавшей коня, стоявшего возле раненого или убитого воина, одетого в старинную кольчугу и шлем с острым верхом. На заднем плане светился кровавый закат. На другой картине какой-то человек, закутанный в меховую шубу с высоким воротником, стоял посередине большого заснеженного поля у могильного камня. Шел снег, вдалеке догорали развалины какого-то города, обнесенного полуразрушенной крепостной стеной. Возможно, когда-то давно пожар охватил именно этот город. Алла подумала, что плохо знает историю России.