Книга Как подружиться с демонами - Грэм Джойс

— Могу.

— Ладно, не слишком-то радуйся. Будь уверен, она мигом нашла тебе замену.

Как тут не вспомнить, почему я когда-то разбил ему нос.

— Дик Феллоуз тебе что-нибудь говорил?

— Нет. А что?

Я не снизошел до ответа. Вместо этого я растолковал ему всю историю: дескать, я был вынужден бросить колледж, потому что все это было для меня слишком сложно и я боялся рехнуться. Не знаю, клюнул ли Фрейзер на эту лесть. Он немного похвастался тем, каких трудов ему стоило получить диплом. О том, что случилось на чердаке Фрайарзфилд-Лоджа, он не упомянул даже мельком. Мы заказали еще выпивки. Потом он снова начал причитать насчет Мэнди, и я сам не заметил, как схлестнулся с ним во второй раз:

— Слушай, Фрейзер, уж тебе ли не знать, почему я смылся. Ты ведь в курсе, что произошло с теми девушками. Уж кто-кто, а ты в курсе.

Его лицо стало пунцовым как свекла. На губах запузырились клочья пены. Он грохнул бокалом о стол. Пиво едва не перелилось через край.

— Так то-то же и оно! В том-то все и дело!

— Да в чем же?

Теперь чуть ли не все выпивохи в пабе внимательно смотрели на нас. Фрейзер, казалось, этого не замечал.

— Я же только и делал, что писал тебе об этом. Во всех своих записках, на которые ты плевать хотел!

— А что там было? О чем ты мне писал?

И когда Фрейзер наконец пересказал мне, что было в тех записках, я чуть не грохнулся со стула.

ГЛАВА 25

Мы с Вэл возились в офисе с бумагами, готовясь к ежегодному общему собранию нашей организации, и тут ко мне неожиданно пожаловал Моррисон (для вас — коммандер столичной полиции Моррисон, для меня — просто Тони). Признаться, я никогда не знаю, как к нему обращаться: коммандер Моррисон или Тони, как предпочитает он сам. Все зависит от того, что на нем надето: штатское или впечатляющая сержевая форма с серебряным эполетом со скрещенными жезлами в лавровом венке. Когда я поднял глаза от стола, Тони стоял в дверях при полном параде. Я почувствовал легкий укол вины (как всегда, когда на меня смотрит полицейский, даже если я ничего плохого не натворил).

— Кофейку не найдется? — спросил он.

Вэл тут же метнулась на кухню. Она чуть ли не в реверансе приседает перед любым представителем власти.

— Тони! Какими судьбами?

— Да так, проходил мимо. Я ненадолго — мой водитель на двойной желтой линии.

— Берегись, полицейские здесь блюдут как одержимые. Присядешь?

Коммандер Моррисон действительно иногда к нам заскакивает. Он один из наших ценнейших кадров. Содействовал с учреждением фондов помощи малолетним угонщикам, сбежавшим из дома детям и одиноким мамашам, не жалея ни своего личного времени, ни служебного. Мы с ним отлично ладим. Правда, он то и дело пытается приобщить меня к гольфу, но если не брать в расчет эту мелочь, он и впрямь хороший парень.

— Давай устроимся в комнате для заседаний, а?

После этих слов Тони я понял, что он не просто так заскочил. Он хочет сказать мне что-то не предназначенное для ушей Вэл. Я встал из-за стола, чтобы пройти в комнату для заседаний, как вдруг зазвонил телефон. Вэл подняла трубку, затем прикрыла рукой микрофон. «МВД», — сказала она одними губами.

— Ничего, если я подойду? — спросил я Тони.

— Конечно.

Меня приглашали возглавить какой-то новый комитет. Новейшие подсчеты показали, что в стране примерно сто тридцать тысяч бездомных детей. Меня так и подмывало сказать: почему бы вам, черт возьми, не послать к чертям весь этот чертов комитет и не потратить эту чертову тучу денег на строительство нескольких пунктов экстренной помощи и приютов? Разумеется, на самом деле я ответил: «Да, я согласен».

— Сколько-сколько бездомных детей? — спросил Тони, когда я назвал ему причину звонка. — Что ж, могу в это поверить.

— Две тысячи седьмой год на дворе, — сказал я. — Не тысяча восемьсот седьмой.

— Да уж.

Он снял фуражку и надул щеки. Похоже, ему не очень-то хотелось обсуждать количество бездомных. Лицо у Тони чрезвычайно бледное, а волосы на лбу растут «вдовьим клином». Сравнение с вампиром, сами понимаете, так и вертится на языке — даже и не знаю, как с этим искушением справляются его подчиненные. Но внешнее сходство с ожившим покойником искупает по-настоящему теплая улыбка.

Вэл принесла ему кофе. Она отлично помнит, как он любит — без молока и два сахара, — а он не упускает случая заметить: «Сладкий, как грех, черный, как смерть». Он с нею флиртует. Ей это нравится. Пока они разыгрывали эту сценку, я благодушно улыбался, а когда дверь за Вэл закрылась, Тони перешел к цели визита.

— Уильям, твое имя всплыло в самом неожиданном месте.

— Серьезно?

«Вот оно, — подумал я. — Книги. Нас прищучили. Вот что значили эти расспросы».

— Да. В неожиданном месте.

— И что же это за место такое?

— Слушай, я пришел как друг, а не как легавый, ясно?

— Что я наделал? Я все подпишу.

Кажется, он оценил шутку.

— Ничего такого. Но расследование привело ко мне. Ради тебя я готов на многое, Уильям, ты же знаешь. Это так. Но сначала я хочу послушать, что ты мне расскажешь.

— А именно?

— Тот случай с террористом. У дворца.

— Шеймас? Он не террорист. Он отчаявшийся старый вояка. У него ум совсем зашел за разум.

— Бомба есть бомба. Но не это главное. Важно другое: ты солгал следователю насчет того, что этот старый вояка дал тебе.

— Верно, я солгал.

— Зачем? Зачем ты это сделал?

Я посмотрел ему в глаза:

— Тони, я понятия не имею, зачем я солгал. Слушай, вот как было дело: в тот вечер я оказался там из-за «Гоупойнта»…

— Эти гоупойнтовцы как кость в горле. Пора бы кому-нибудь приструнить их…

— Он сунул мне этот… платок, а я… ну, я не знаю… я просто хотел как-то защитить старика от этого мира. Глупо. Я не могу объяснить.

Тони задумчиво кивнул. Обычно его карие глаза полны сочувствия, но сейчас под их пристальным взглядом мне стало неуютно. Он снова и снова шкрябал дном чашки по блюдцу, словно пытался избавиться от повисшей капли кофе.

— Ясно. — Наконец он сделал глоток. Его кадык заходил вверх-вниз. Он поставил чашку и откинулся на спинку стула. — Но зачем же так, Уильям? Зачем обманывать детектива, который пришел к тебе домой?

Что я мог ему сказать? Сказать правду не получалось, как тонко ее ни подавай. «Ну, — мог бы сказать я, — дело в следующем: я солгал насчет Шеймаса, потому что он один из немногих людей, которые, как и я, способны видеть бесов; мне хотелось знать, что он об этом думал, так что я оставил себе платок, потому что в нем была тетрадь, о которой вам, между прочим, вообще ничего не известно. Понимаешь? Все очень просто. Забудь об этом; я даже сыграю с тобой в гольф».