Книга Не время умирать - Валерий Георгиевич Шарапов

склонный к анархии и расколам. Пионеры занимались тем же, чем и при Лидии Михайловне, и при Гладковой: шастали по дворам и закоулкам в поисках макулатуры и металлолома, прибирались во дворах, ходили строем – только без кислых гримас, без принуждений и угроз.

То ли какое-то слово секретное Алька знает, то ли просто в силу того, что молодец парень и что командование – не женское дело.

Да и Ольга рада: шуршит себе в библиотеке, тихая и счастливая, единственное, что ее мучает, – разлад в семействе. Она то и дело наведывалась в отделение, каждый раз выдумывая какие-то поводы, один другого смехотворнее, только затем, чтобы помаячить да поныть.

Однако Сергей на этот раз занял твердую позицию, и капитан его не осуждал.

К тому же Акимов на простой керосинке умудрялся такие яства готовить, что желудок рыдал от счастья. Голодный Сорокин вполне извинительно размышлял, что́ на этот раз лейтенант смастерил, потому не сразу услышал, как деликатно покашливает Альберт.

– Еще что-то?

– Да. Я хотел спросить: а может, еще и сфотографируемся? Ну, у отделения, завтра, когда придем.

– А. Да, можно. Тебе наверх отчетность, мне плюс за работу с населением.

– Что-то вроде того.

– Не что-то, а так и есть. Меня-то какой смысл стесняться? Правда, тогда нужен реквизит, повязки. Да и фотоаппарат. У тебя есть?

– Повязки девочки шьют, – сообщил Алька, – а фотоаппарат вроде бы у вас должен быть. Дружинный «ФЭД», он разве не в отделении? Оля говорила.

О как. Сорокин сделал вид, что припоминает:

– «ФЭД», «ФЭД»… я так тебе и не скажу. Надо посмотреть в сейфе. А что, без фотографии не придете?

– Придем, придем, – успокоил Судоргин, – ребята жаждут почувствовать сопричастность. Я бы и насчет фото не стал просить, просто вы же знаете нашу канцелярию, каждое доброе дело надо запротоколировать.

– Запротоколировать, – повторил Николай Николаевич, – извини, Альберт… Борисович, верно?

– Да.

– Маму твою я знаю, и с бабушкой знакомы, а где ваш папа?

Улыбка Алькина чуть похолодела, но он ответил:

– Далеко.

– Правда ли, что отбывает?

– Все верно. По совокупности статей сто двенадцать…

– Стоп-стоп, это лишнее. Дело ваше, семейное.

– К сожалению, общественное, – вежливо, но твердо возразил Судоргин и присовокупил: – Поделом. К этому давно шло.

«Какой искренний мальчик», – подивился Сорокин, уточнил:

– Это почему ж так?

– Потому что так должно быть, если советский гражданин забывает, что работает для людей, что на пост поставлен не для того, чтобы жрать, – спокойно разъяснял Альберт, точно о ком-то чужом речь шла. – Вообразил себя невесть кем, воровал без опаски, связи нарастил. Он столько украл, что можно было всю столицу накормить, просто следствие не докопалось до самой сути.

Тут он спохватился, что говорит лишнее, смутился и замолчал.

– Ладно, ладно, – успокоил Сорокин. – Ты, Алька, единственный сын, но отца-то не любишь.

– Признаться, нет, – согласился Судоргин, улыбнулся виновато: – Я, знаете, даже в детстве ребят подговаривал квартиру нашу ограбить.

– Это каких?

– Ну там Кольку Пожарского, Яшку, Андрея.

– Вот как. А зачем?

– Ребячество. Представлял, что отец вернется, а в квартире всего этого наворованного нет, пустая. Злорадствовал.

– План хорош, – улыбнулся Сорокин, – но, я так понимаю, его не воплотили.

– Нет, – весело признал Судоргин, – само собой сложилось, по его же глупости. Зато теперь все у нас чисто-пречисто, только то, что нам с мамой и бабушкой принадлежит.

Подумав, капитан признал:

– Хороший ты парень, Алька. Простой и честный, как черный хлеб, – пожал ему руку, напомнил: – Завтра после уроков. Ожидаем с нетерпением.

…Дойдя до первой телефонной будки, Сорокин набрал номер телефона доброй женщины из НТО:

– Юляша, скажи, пожалуйста: у вас в лаборатории фотоаппарат, который архаровцы мои приволокли? Да-да, «ФЭД», жестяные углы, дырочки от памятной таблички. Уже сняли пальчики? Что ты, что ты, и не сомневался, просто… Погоди. Он мне очень нужен, но не просто, а под лаком. У тебя остался тот, норвежский, для пальчиков? Да, жажду проверить кое-что. А вот прямо сейчас выдвигаюсь к тебе и лечу с шоколадкой в зубах.

Второй звонок капитан произвел в отделение:

– Саныч, приветствую. Все в порядке у нас? Хорошо. Скажи Сергею, чтобы к ужину не ждал. Да, отъеду в главк, разъяснить кое-что, по довольствию. Еще не знаю, возможно, до утра. Змий ты ядовитый в сапогах. А ну отставить… Вот что, после шести пройдитесь по району – и если увидите хотя бы намек на Веркин патруль – разогнать к едрене фене. Вот теперь все.

Глава 2

Иван Саныч положил трубку, вышел во двор, где Акимов стирал в тазу портянки. Майка, гимнастерка, галифе и прочее уже висело на натянутой веревке.

– Чего ты постирушки разводишь? – спросил сержант. – Галина же тебе передала запас.

– Да пусть уж, – отозвался Сергей, по-бабьи вытирая лоб тылом мыльной руки. – Что Николаич, не появился?

– Николай Николаич тебе просили передать, чтобы к ужину его не ждали. Оне отбыли в главк, выбивать нам сухари да консерву.

– Жаль. Я борщ построил.

– Так, а что ему пропадать? У меня чеснок молодой есть и сала шмат. Ты закончил? Пошли поснедаем?

– Пошли, если Галина не побьет. Без аппетита ужинать станешь, что скажешь, у кого харчевался?

Саныч в долгу не остался:

– Так это ж Галина, не Верка. Потому не побоюсь и всю правду скажу: Серега накормил. К тому же Николаич попросил по району пробежаться.

– Тебя попросил?

– Обоих. Так что аппетит в любом случае нагуляю.

Сергей выжал портянки, развесил их и выплеснул воду из корыта:

– Пошли питаться.

Пока лейтенант разогревал на керосинке борщ, Остапчук достал кусок сала, луковицу, буханку черного, все аккуратно нарезал, распатронил головку чесноку. Поколебавшись, решительно хлопнул по колену:

– Нуте-с, так. – И извлек из заветного угла сейфа флягу с тещенькиной горилкой.

– Да что ты, – начал было Сергей, но старший товарищ прервал:

– Ни-ни, не пьянства окаянного ради, исключительно во имя пищеварения да вдохновения. – И разлил ровнехонько по полтинничку.

Потом ели борщ полными ложками, поглощали толстые ломти сала, уложенные на хлеб. Саныч, прикончив последнюю ложку, как раз корочкой промокал последки и тут, случайно глянув в окно, проворчал:

– Что там за шабаш собрался?

Акимов кинул в рот еще один чесночный зубок и, ожесточенно жуя, посмотрел на улицу. Там маячили во дворе, не решаясь зайти, Колька Пожарский, Андрюха Пельмень, Яшка Анчутка и цвела единственной ромашкой среди мужского полу Тося Латышева.

Иван Саныч быстро привел в порядок стол, на всякий пожарный тоже зажевал чесноком, пригладил волосы и застегнул верхнюю пуговицу. Махнул в окно посетителям:

– Что жметесь, как чужие? Заходите, раз пришли.

Вся компания, один за другим, проникла