Книга Изгиб дорожки – путь домой - Иэн Пэнман

мирились с такими вещами от Принса: каждый раз, когда он выступал с новой духовной парадигмой, он менял правила игры, все переворачивал, задавал новую партийную линию, в которой было мало убедительных деталей, но сполна бледненького утопического блеска.) Сочетание интерьерных снимков в стиле журнала Elle Decoration, сделанных в его лос-анджелесском доме, и фотографии с обложки альбома, где Принс стоит лицом к стене с выведенными на спине цифрами «3121», делает его похожим на своего же собственного тюремщика в роскошном варианте домашнего ареста. Принцип удовольствия «Пейсли-парка» («Улыбка на их лицах говорит о глубоком внутреннем спокойствии»[125]) превратился в жесткую директиву, предписывающую круглосуточный гедонизм. Принс играет в доме Принса: музыка Принса, декор от Принса, полезные закуски по выбору Принса. (Клянусь: он даже поставил в «Пейсли-парке» штрафную матерную банку.) Весь день до последней секунды и все вокруг до последней детали – запахи, кольца для салфеток, канцелярские принадлежности ручной работы – было устроено согласно его решениям. Вот небольшой, отрезвляющий взгляд на то, каково могло быть замужем за Принсем: абсолютно все, включая даже ваше собственное удовольствие, происходило в соответствии с задумкой, по плану и под наблюдением его величества.

12

Книга Мэйт Гарсии «Самый красивый: Моя жизнь с Принсом» («The Most Beautiful: My Life With Prince») – это самое близкое к правдоподобному портрету Принса в его частной жизни, что у нас есть. Но даже здесь он светит нам лишь издали, как квазар, и трудно различить очертания чего-то похожего на истинный внутренний мир. Присутствует некий эффект колибри: он постоянно настолько занят, что за этим вечным движением не выходит ничего рассмотреть и понять, почему он ведет себя определенным образом или принимает решения, которые принимает. Трудоголик, который без конца пишет песни о том, как он якобы любит развлекаться. Перфекционист, который выпускает слишком много не особо качественных вещей. Гарсия описывает определенные привычки, бзики, навязчивые идеи Принса, но нам так и не удается ощутить в тексте его личностное присутствие – и причина, похоже, в том, что самой Гарсии это тоже так и не удалось. «Как его жена, я подобралась к нему ближе, чем как просто девушка, но… в какой-то момент и меня остановила табличка „Не входить“».

Как и в случае с Мадонной, есть ощущение, что, возможно, никакой брак никогда не сможет конкурировать с неуемной, почти нечеловеческой тягой суперзвезды к завоеванию. Гарсия не использует свою книгу, чтобы за что-то отыграться – напротив, она, возможно, даже где-то преуменьшает возмутительное поведение своего покойного мужа, но тем не менее она рассказывает о Принсе больше, чем многие поклонники хотели бы знать: в частности, о его ухаживаниях за 16-летней Гарсией. По ее словам, они длились долго, но были совершенно невинны: никакие физические границы не нарушались, пока она не достигла совершеннолетия. Тем не менее это тонкая грань. Принс, говорит она, «никогда не отрицал, что ему в голову порой приходили нечистые мысли, но правда в том, что он был слишком мудрым и порядочным, чтобы воспользоваться 16-летним подростком». К концу книги вам может показаться, что он не то что был «слишком… порядочным, чтобы воспользоваться» ситуацией, а скорее мог оказаться достаточно подлым, чтобы понимать, что не воспользоваться ситуацией раньше времени было частью успешной долгосрочной стратегии. (Тут я вспоминаю странный голос, искаженный и замедленный до дьявольского баса-профундо, которым открывается альбом «1999»: «Не волнуйся, я тебя не обижу, я просто хочу, чтобы ты повеселилась»[126].)

Как правило, Принса интересовали только женщины (намного) моложе него. «Я думаю, дело тут было не только в физическом аспекте, – пишет Гарсия. – Дело было в балансе сил. Он не любил, когда с ним спорят». Гарсия цитирует некоторые любовные письма, написанные фирменным полуиероглифическим циферно-каламбурным алфавитом Принса. Опять же, когда такое пишет великовозрастный развратник уже практически средних лет, это немного напрягает: «Я рад, 4то те6е мал0 л3 т, 8едь ть1 мен9 ДОЖДешься». То есть вот что означает быть истинным мечтателем: застрять в подростковом сознании? Интересно, он так же писал всем своим финансистам и юристам? А что насчет мемуаров (под названием «The Beautiful Ones»), над которыми Принс, по слухам, работал перед смертью: в них весь текст тоже был бы написан таким же шифром?

Позже, после свадьбы, Принс неслабо взбрыкнул, когда отец Гарсии решил сфотографировать счастливую чету. ЗАПРЕЩЕНО, ВСЕМ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ: нигде в «Пейсли-парке» не будет никаких спонтанных фотографий без предварительной договоренности. К тому моменту щепетильность Принса по поводу имиджа ощущается уже не как нормальное для шоу-бизнеса явление, а как недиагностированная патология. Он производит впечатление человека, который редко выходил из образа, если вообще выходил: у этого зеркала нет оборотной стороны. Как и в случае с его героями, Джеймсом Брауном и Майлзом Дэвисом, Принса трудно представить себе вне определенного строго поддерживаемого образа. Черный шоу-бизнес блюдет традицию, которая роднит его с королевскими семьями Европы: вы всегда должны представать перед публикой в образе и подавать себя с лучшей стороны. Что в принципе понятно, даже похвально, но также это запросто может принять нездоровые формы; не говоря уже о том, какое удобное выходит оправдание, если кто-то более близкий, чем всемирная аудитория, начинает требовать от вас чуть больше искренности, чем вы готовы дать.

Один из занятных эпизодов в книге Гарсии связан с человеком, которого в «Пейсли-парке» называли «главным по роскошествам». В любом гастрольном туре Принса каждый гостиничный номер, где он останавливался, был полностью переоборудован этим сотрудником точно в соответствии со строгими звездными требованиями: шикарные свечи, пушистые коврики, всевозможные нью-эйджевые… штучки-дрючки. (Принс даже заимел привычку требовать в каждый отель белый кабинетный рояль, но в итоге здравый смысл организаторов все-таки возобладал.) Гляньте в это зеркало, дети: все пространства в нем одновременно фантастичны, но при этом все они бесконечно повторяют одно и то же. В мире Принса не меняется ничто и никогда. Может быть, в каком-то смысле это и была его главная фантазия? Представьте, если бы добрый джинн предложил исполнить любое ваше желание, а вы ему на это: «Пожалуйста, сделай так, чтобы каждую ночь я видел один и тот же сон!» Дом повсюду, дом – нигде[127].

Самая показательная часть книги Гарсии касается рождения в 1996 году и шестью днями позднее смерти ребенка, которого она называет Амир (иногда в других источниках его называют Бой Грегори). Он родился с синдромом Пфайффера 2‐го типа, редким генетическим дефектом, который вызывает срастание костей черепа плода, что приводит к серьезным скелетным и системным аномалиям. Рассказ Гарсии о странном поведении ее