Книга Как пишется история: Кронштадтские события 1921 года - Виктор Владимирович Попов

выглядели там сиротами»440

Секрет такого рода политики, по мнению С. Н. Семанова, заключается в следующем: «презирая русский трудовой народ, Троцкий внушал своим присным, что Россия не способна к самостоятельному развитию, что никакой культуры русский народ не создал, что российский пролетариат безнадежно отсталый и поэтому не способен к созданию социалистического общества. Отсюда логически вытекала и политика троцкизма: использование масс русских рабочих и крестьян в качестве «пушечного мяса» для грядущей «перманентной революции»441

Как одно из следствий такой антирусской политики троцкистов С. Н. Семанов выделяет и социальное расслоение: ответственные работники получают гораздо больший паек, чем рабочие даже на вредных и ударных предприятиях. А в Кронштадте сказалось еще и «нескромное» поведение командующего флотом Ф. Ф. Раскольникова и его супруги (жизнь в особняке, прислуга, приемы)442. И вывод: «Кронштадтские моряки, солдаты гарнизона, тамошние рабочие, все граждане несчастного города-крепости совершили совокупный подвиг для страны. Именно их выступление положило конец военному коммунизму…». «И они четко осознали, что Л. Троцкий, Зиновьев и еврейское ВЧК являются истинными врагами народа»443

Итак, С. Н. Семанов пришел к выводу, что матросы выступили в защиту всего русского народа, но не от всех большевиков, а против только части из них – троцкистов, пытавшихся расширить военный коммунизм для решения своих космополитических задач силами «еврейского ВЧК». Версия не отличается ни новизной, ни оригинальностью. Но, что действительно ново для кронштадтской историографии, С. Н. Семанов винит в конфликте только некоторую часть государства. Другими словами, только определенная часть этого государства виновна в бедах начала 1920-х гг. Это очень интересный вывод, позволяющий по-новому взглянуть и на внутриполитические конфликты конца 1920‑х и начала 1930-х гг., на борьбу с троцкизмом и на политические процессы 1930-х гг.

Среди новых крупных работ стоит отметить монографию подполковника запаса Виктора Алексеевича Красноярова «Кронштадтский бумеранг 1921/1937 год», опубликованную на сайте www.kronstadt.org444. Представляет интерес привлечение обширного материала по истории взаимоотношений Советской России с ее северо-западными соседями – Финляндией, Швецией, странами Прибалтики. Это помогает определить место Кронштадтских событий 1921 г. в международной обстановке того периода. Но в первую очередь книга посвящена вопросам подавления выступления матросов и судьбам участников событий. Заслуга автора в том, что он выделяет дополнительно некоторые факторы в генезисе конфликта. Одним из факторов В. А. Краснояров считает массовое употребление наркотических средств в матросской среде445. Главным достоинством этой работы, на мой взгляд, является анализ 15 пунктов резолюции собрания команд 1-й и 2-й бригад кораблей от 1 марта 1921 г. с точки зрения реализации этой программы. Такой анализ проводится впервые в научной литературе. В предыдущих главах мы уже обращались к этой резолюции и увидели ее противоречивый и эклектичный характер. Вывод, к которому пришел Краснояров, звучит так: невозможно в полной мере опираться на эту резолюцию при попытке понять суть происходившего в марте 1921 г.446. Абсолютно согласен с автором в этом вопросе.

Другая важная работа 2000-х гг. – диссертация Михаила Александровича Елизарова «Левый экстремизм на флоте в период Революции 1917 г. и Гражданской войны (февраль 1917 – март 1921 гг.)»447. Во многом, а в частности в методологическом подходе, эта работа перекликается с работой И. Гетцлера 1980-х гг. Но, в отличие от зарубежного автора, работа М. А. Елизарова базируется на гораздо более широкой источниковой базе и аккуратном использовании исследовательской методологии, что, без сомнения, делает ее весьма ценной. И хотя главной целью исследования Елизарова было такое явление, как левый экстремизм, он немало внимания уделил политической истории Кронштадта, проанализировал историю Кронштадта не только с точки зрения противоборства красных, белых или анархистов, но и с точки зрения развития самоуправления на флоте в послереволюционный период.

М. А. Елизаров доказывает, что движение моряков в 1921 г. было не «правым», как рисуют его в советской историографии, а «левым». Этот автор считает идеологию восставших более «левой», чем большевистская448. Вместе с тем выводы М. А. Елизарова об эволюции идеологии матросов от «левой» к «демократической» к весне 1921 г. требуют дополнительной аргументации. Это связано с тем, что при оценке причин действий моряков мы не вполне можем опираться исключительно на их резолюции и лозунги. М. А. Елизаров, допуская сближение кронштадтцев с меньшевиками и эсерами449, однако не характеризует такое сближение ни как стратегическое, ни как тактическое, что помогло бы определить степень «демократизации» кронштадтцев 450

Впервые в отечественной историографии М. А. Елизаров при анализе кронштадтского выступления матросов в 1921 г. обращается к анализу событий начиная с 1917 г. В задачи автора не входило исследовать все аспекты социально-экономической жизни Кронштадта, но он исследовал конфликты между матросами Балтфлота и большевистским правительством. По его мнению, можно отметить несколько конфликтов матросских формирований с центральными и местными органами советской власти. Так, М. А. Елизаров считает, ссылаясь на воспоминания Н. В. Крыленко и Л. Д. Троцкого, что отряд матросов Д. И. Попова был главной вооруженной силой мятежа левых эсеров 6–7 июля 1918 г., а также имел отношение к убийству германского посла Мирбаха. Недовольство черноморских матросов в Москве было вызвано сдачей и затоплением Черноморского флота, что неминуемо толкнуло их от большевиков к союзу с эсерами451

К таким конфликтам М. А. Елизаров относит и мятеж на форте Красная горка. Елизаров прямо утверждает, что «в целом Красная Горка явилась неотъемлемой частью Кронштадта 1921 г.», разумеется, имея в виду политическую, а не хронологическую близость этих выступлений. В советской литературе событиям на Красной Горке уделялось довольно много внимания. Оценка их однозначна: белогвардейский мятеж во главе с «золотопогонником» Н. Неклюдовым452. Провокационные действия Н. Неклюдова поставили команду перед выбором – сражаться против приближающихся белых или под лозунгами «прекращения братоубийственной войны» арестовать всех коммунистов. И хотя у Н. Неклюдова и было желание перейти на сторону белых, желание гарнизона перейти на какую-либо сторону, очевидно, было низким. Это подтверждается характером боевых действий: форт первым открыл огонь, однако огонь этот велся крайне неточно и неактивно453. Действия матросов и солдат форта можно охарактеризовать как анархические, но никак не белогвардейские.

Мне кажется, в отличие от Кронштадтских событий 1921 г., где выступление стало следствием острого внутреннего социального конфликта, в событиях 1919 г. очевидно влияние текущей военной обстановки, близости фронта, что и вызвало рецидив нейтралистских настроений 1917 г. В свое время такие нейтралистские настроения в большинстве воинских частей и позволили большевикам прийти к власти. Заговорщики же на «Красной Горке» очень скоро поняли, что никакой пользы извлечь из таких «левых» настроений матросов и солдат у них не получится. О нестабильности и ситуативной случайности объединения офицеров и матросов говорит судьба выступления на форте «Обручев» в те же дни, где командование арестовало коммунистов, но не нашло поддержки среди гарнизона.

События в Москве в 1918 г. и на форте «Красная Горка»