Книга Сибирские перекрестки - Валерий Туринов

Хватившись бидончика и не найдя его, Зина подняла шум, стала нападать на Пирата.

Герман Васильевич и Пашка вступились за него.

– Да сколько их здесь шатается-то! – старался переубедить повариху начальник. – Ты посмотри – когда ни глянешь, все два-три пса крутятся. Так он разогнал хотя бы их. Молодец! А ты на него!..

Но Зина не сдавалась. Видимо, они с Пиратом обоюдно, нутром хорошо чувствовали друг друга.

– Так разогнал-то, чтобы самому жрать! Хитрый он, не смотри, что собака! Хитрый, как дьявол! У-у, зараза! – распалившись, крикнула она, увидев Пирата.

Заметив ее сердитый взгляд, пес на сей раз оставил поле боя за ней. Понуро повесив голову, он поплелся в Пашкину палатку и, оскорбленный, голодным залез под топчан.

Пашке стало интересно узнать правду в этой истории, и он, тайком наблюдая за Пиратом, выследил его, заметив, что тот несколько раз куда-то исчезал, уходил кустами вверх по ручью. Пашка пошел за ним, увидел там бидончик, а рядом с ним Пирата, который, заслышав чьи-то шаги, оскалил было зубы. Увидев же Пашку, пес с виноватым видом отошел в сторонку.

Пашка поднял из травы бидончик, осмотрел его: масло и полиэтиленовый мешок были целыми.

– Эх ты! – укоризненно сказал Пашка псу, который сидел в стороне, виновато засунув голову в кусты, чтобы не видеть осуждающие глаза своего приятеля.

Весь его вид красноречиво говорил, что он понимает все, искренне стыдится своего поступка, но чувство справедливой мести считает выше этого и ни в чем не раскаивается.

– Ну ладно, пойдем, что с тобой поделаешь! – сердито сказал Пашка и погрозил Пирату пальцем:

– Но чтобы это было в последний раз! Запомни!

В стан они вернулись вместе. Пашка отнес масло на кухню и отдал поварихе, сказав, что Пират отбил бидончик у бродячих собак, тем самым не выдал своего друга, а сделал его даже героем дня.

После этого случая конфликт Пирата и поварихи пошел на убыль, а вскоре она признала его, и между ними установилась дружба.

* * *

С керна пришли девушки и Генка. Вернулся из камералки[14] Герман Васильевич. Бросив промывать пробы, Пашка и Денис тоже прибежали на кухню.

– А что там у нас сегодня?.. Опять каша с тушенкой?..

– Ребята, да что вы такие! В поселке ничего нет! – с обидой зазвенел голос поварихи.

– Попроси Поликарпа, пусть съездит в Патриху за картошкой…

– Хватит трепаться, ешьте! – недовольно загремела кастрюлями Зина.

– Хм, а ничего, – сказал Герман Васильевич, зачерпнув ложкой густую кашу, и одобрительно посмотрел на Зину.

Та, довольная его похвалой, оживилась и, усмехнувшись, с вызовом посмотрела на сидящих за столом.

– Смотрите, кто-то идет, – негромко буркнул Денис.

На тропе, проходившей рядом с кухней, показался незнакомец с горбачем[15] за спиной. Он шел размеренной походкой бывалого таежника и тащил за собой на ремешке голенастого щенка.

Герман Васильевич поднялся из-за стола, пошел навстречу незнакомцу, издали приветствуя его:

– Здорово, Захар!

– А-а, Герман, привет! С прибытием!..

– Спасибо! Что же ты мимо проходишь? Заходи, чайком угостим! – потянул Герман Васильевич незнакомца на кухню.

Поздоровавшись со всеми, Захар привязал к дереву щенка, рассупонившись, скинул горбач и сел за стол.

Геологи с любопытством разглядывали пришельца, которого видели впервые, хотя уже слышали о нем от Германа Васильевича. Внешне Захар был похож на лагерного зека[16]. На низкий лоб угреватого лица спадал жиденький чуб, прически «бокс». У него не было передних зубов, которые уже давно выбили в драке. Бросался в глаза короткий, словно обрубленный нос, и глубокие морщины на щеках, выдавая какую-то внутреннюю нездоровость. Одет он был по-дорожному: выцветшая серая рубаха навыпуск прикрывала штаны, заправленные в белесые потрепанные кирзачи; на поясе у него висел большой самодельный охотничий нож.

В округе его знали все. Правда, больше по имени. Даже Герман Васильевич, давно с ним знакомый, не мог вспомнить ни его фамилии, ни отчества.

Из уважения к гостю Герман Васильевич сам заварил чай, зная его слабость к этому напитку, как и многих других таежников.

– Хорошо, спасибо, – сказал Захар, пододвигая к себе коробку с сахаром. – Все бы ничего, да вот беда – зубов нема, – посетовал он, причмокивая языком с особенным характерным звуком. – Скоко уж времени, а все не могу вставить. Без них в тайге пропащее дело… Заезжал как-то раз на рыбалку стоматолог из Тайшета, обещал сделать мосты. Без очереди, по-быстрому… Да у меня времени нет…

– Куда его ведешь-то? – спросил Герман Васильевич, кивнув головой на щенка.

– В зимовье… Пускай поживет в тайге, обвыкнет. Не то для дела пропадет.

– А что зимой стряслось у вас, на Тагуле? – переменил разговор Герман Васильевич и с интересом посмотрел на таежника, зная, что тот всегда был в курсе всех местных событий и ревниво воспринимал все, что было связано с рекой. – Мы слышали, подробности не знаем, а говорят бог весть что!..

Заметив как оживились все за столом, охотник шумно отхлебнул чай, вздохнул и отодвинул кружку в сторону.

– Что спрашиваешь? А вот что! Вон у вас собака прижилась, – показал он на Пирата. – Без хозяина пес сейчас…

– Это Пират-то!

– Да-да, он самый. Хозяин его, Касьян, пацан еще, напакостил зимой тут и убежал. На Алдан… Ты моего соседа-то по участку, Егорыча, может, знал аль видел? – спросил охотник Германа Васильевича.

– Может, и видел. Кто его знает… Много здесь ходят на Тагул. Всех-то по имени не спросишь.

– Ну, его-то, ежели бы видел, то заприметил бы. Мужик видный был. Нет его сейчас – в живых-то…

* * *

Касьян шел медленно, устало переставляя широкие охотничьи лыжи, шел уже второй день, крадучись обходя места, по которым летом проходила тропа, хорошо утоптанная геологами и рыбаками. Ночью на перевале он вышел к избушке, срубленной когда-то изыскателями, и заночевал в ней. Этот свой единственный след на тропе и у избушки он замел на снегу лапником, покинув ее рано утром.

Далее, с перевала, его, путь пошел все время под гору. Идти стало легче, но он не спешил. Рядом с ним, проваливаясь по брюхо в глубокий снег, бежал огромный черный с проседью пес по кличке Пират. Когда до зимовья осталось часа два ходьбы, Касьян остановился у громадной разлапистой ели, нижние ветки которой образовали что-то вроде шатра, занесенного со всех сторон снегом. Сбросив полупустой горбач со спины и сняв лыжи, он раздвинул ветки и протиснулся к стволу, вокруг которого в снегу было небольшое углубление. Наломав веток, он кинул на них горбач, затащил под ель лыжи, позвал собаку и аккуратно заделал вход. Теперь, оставаясь незамеченным, сам он хорошо видел все вокруг.