Книга Наследник из Калькутты - Роберт Штильмарк

Констебль уже взбирался на чердак, где ремесленник только что закончил свое превращение в нарядного джентльмена. Три помощника констебля стояли внизу, под стремянной лестницей.

Едва полицейский, нагнувшись, полез в темноте под стропила, переодетый человек нанес ему удар рукоятью пистолета. Тело полицейского неподвижно растянулось на чердачном полу. Человек в камзоле высунулся в окно.

— Спешите сюда, — крикнул он вниз, — здесь еще кто-то прячется!

Трое полицейских заторопились наверх. Как только последний из них взобрался по лестнице, человек в камзоле соскочил вниз и, оттолкнув лестницу, подошел прямо к Норварду.

— Сэр, — указал он пистолетом на покинутый чердак, — пошлите туда солдат. Там еще прячутся эти разбойники.

Пока Норвард распоряжался, незнакомец спокойно вышел из ворот, властно раздвинул цепь солдат и уже на улице обернулся. По чердачному окну залпами стреляли солдаты...

Незнакомец завернул в переулок и заметил во дворе какого-то дома несколько оседланных лошадей под охраной солдата. Беглец подошел к коновязи и резко приказал солдату подвести его коня.

— Вашего коня? Вы ошиблись, я вас не знаю, ваша честь!

В следующее мгновение солдат лежал на земле, сбитый с ног ударом свинцовой перчатки. Незнакомец выбрал коня, подтянул спущенную подпругу и взнуздал лошадь. Выехав на темную боковую улицу, он погнал коня галопом и скакал несколько миль до гостиницы «Белый медведь». Сдав во дворе лошадь, как знатный путешественник, незнакомец не зашел в гостиницу, а отправился дальше пешком и добрался до противоположной окраины города. Он постучал в окно первого этажа большого кирпичного дома на Чарджент-стрит.

— Это вы, мистер Ханслоу? — спросил его женский голос. — О, какой на вас сегодня красивый камзол!

— Скажите, миссис Бингль, когда возвращается из школы ваш Томас?

— В субботу он приходит в полдень, а утром в понедельник опять уходит в пансион мистера Чейзвика на целую неделю. Завтра суббота, он придет. Зачем он вам понадобился, сэр?

— Хочу дать ему одно поручение. Я прошу, отпустите его завтра со мной на весь день. Кстати, если утром явится один старик, разбудите меня, пожалуйста!

4

Постоялец миссис Бингль не успел проспать и трех часов, как среди ночи раздался стук в наружную дверь.

Мистер Ханслоу, по-видимому, привык спать с чуткостью лесного зверя: он сразу вскочил с постели и облачился в темноте с необычайной быстротой. Только вместо нарядного камзола он надел поношенный, выцветший и латаный костюм старьевщика и торопливо обмотал тряпкой кисть левой руки.

— Проснитесь, мистер Ханслоу! — крикнула хозяйка не совсем довольным тоном. — Старик, которого вы ожидали, уже явился... Сейчас пять часов утра, — добавила она укоризненно.

— Нет, меня ты не ждал, Ханслоу! — произнес уже в комнате жильца чей-то осипший голос. Вошедший прикрыл дверь и тяжело опустился на стул. — Зажги-ка свет, мистер Ханслоу, да принеси мне поесть и переодеться.

— Как, это вы, Меджерсон? — удивился хозяин. Он зажег свечу и поставил ее на стол. — В хорошеньком же, однако, виде! Как вы пробрались по улицам незамеченным? Нет ли погони?

— Да, мне, конечно, не следовало идти к тебе, Ханслоу, но ищеек я обманул; кажется, хвоста за мной нет. Рассвет занимается, я не мог оставаться дольше на улице в этом наряде. Кроме того, я голоден и страшно озяб.

Хозяин поставил перед гостем тарелку с холодной бараниной и налил из фляжки стакан тодди [52]. Кастрюлю с горячей водой для этого напитка он вытащил из полупотухшего камина. Гость с жадностью принялся за еду.

Перед хозяином комнаты сидел изможденный, худой старик с длинными седыми волосами, падавшими на плечи. Впалые щеки были покрыты глубокими морщинами, две резкие борозды спускались от носа к подбородку. Глазницы Меджерсона были необычайно глубоки, и в суровом взгляде, горевшем из-под густых, нависших бровей, чудилась непреклонная решимость борца.

— Куда вы скрылись вчера, Меджерсон? Я видел, как вы с ребятами переправились вплавь через речонку.

— Благодарение богу, с одним делом покончено! Ты, Ханслоу, хорошо помог нам вчера расправиться с извергами: проклятые машины преданы огню, и честным труженикам теперь станет легче. Люди будут спокойно трудиться в лоне семьи или в общих цехах; свои изделия, плоды искусного ремесла, они смогут продавать по прежним ценам; малые дети тружеников снова предадутся младенческим забавам и играм, ибо отцы и матери смогут сами кормить ребятишек, не продавая их безбожным фабрикантам... В Бультоне умолк шум машин, значит в Бультоне высохнут детские слезы! Ты сделал вчера доброе дело, друг Ханслоу, бог наградит тебя за помощь беднякам. Скажи, хочешь ли ты помогать нам и впредь?

— Как, разве вы, Меджерсон, намерены остаться здесь, в Бультоне? Это слишком опасно. Если вас схватят, то...

— ...еще раз осудят на смерть, хочешь ты сказать? Судьба моя — бороться со злом и защищать обездоленных. Во имя сего благого дела я приму другой облик, какой подскажет мне разум, и снова, препоясавшись мечом господним, буду сражаться с мучителями народа. Аминь!

Суровый фанатизм Меджерсона, непреклонная воля и страстная ненависть, прозвучавшая в его словах, поразили мистера Ханслоу. Он глядел на собеседника с уважением.

— Откуда вы родом, Меджерсон, и давно ли вы ведете эту вашу... войну со злом? — спросил он тихо.

Меджерсон пристально поглядел в глаза хозяину:

— Об этом не следует спрашивать, Ханслоу, но... ты честен с нами, я знаю... Родом я из Ланкашира. Мне пятьдесят лет, и двадцать из них я отдал борьбе за правду. Меня еще помнят в Ланкашире. Там бедняки оказали мне честь: я был выбран в первый стачечный комитет еще четырнадцать лет назад. За это меня приговорили к смерти, но рабочие напали на полицейский возок и вырвали нас, пятерых осужденных, из рук палачей. Потом я перебрался в Спитфильд, близ Лондона. Почти десять лет мы боролись там за наши права, за свободу детей, проданных в фабричное рабство, за уничтожение главного зла — машин. В нас стреляли солдаты — мы не сдавались. Многих схватили и повесили — мы продолжали сопротивляться и уничтожать машины. Наконец мы были побеждены, но я снова спасся от неминуемой петли и ушел сюда, в Бультон, чтобы бороться дальше. Ненависть моя к палачам, к богачам неправедным священна и неистощима. Я спрашиваю тебя: хочешь ли ты и впредь помогать нашему правому делу?

— Что же вы намерены еще затеять здесь, мистер Меджерсон?

— Пока в Северном графстве не сгорит последняя фабричная прялка, я не покину своих братьев по этой священной войне.

— Хм! Прялки меня, правду говоря, не слишком интересуют, пусть себе крутятся! Мне нужно сделать кое-кого сговорчивым. У нас, то есть у меня и у вашего братства, есть общий враг, мистер Меджерсон. Зовут его, как вы догадываетесь...