Книга Игра нипочем - Феликс Разумовский

– Да ты, говнюк, туфли новые завёл? – строгоспросила она и с силой шваркнула мухобойкой Николая Васильевича по голому телувыше чулок. – Вот я тебя, вот я тебя, вот я тебя… А ну, засранец, лягай!

Несчастный раб повиновался недостаточно быстро. Невыразимоунизительный толчок внёс его в комнату – так в стране амазонок злые охранницызакидывают в камеру пыток обречённого пленника. Судья рухнул животом нажелезную кровать, вокруг вскинутых рук защёлкнулись браслеты, да некакая-нибудь пластиковая фигня, а настоящие милицейские… И всё это времямассивная мухобойка охаживала его с оттяжкой по всем мягким местам, причиняявполне реальную боль, но и даруя полыхающей плоти не передаваемое никакимисловами блаженство…

– Да, госпожа… да… – шептал он, ожидая ВеликогоИскупления.

Однако властительница его дум всё не переходила к финальномуакту. А потом вдруг прекратились и удары по живому, и Николай Васильевич крепкозажмурился. Какую сладкую муку ему ещё приготовили?..

– Привет, – послышалось сзади.

Судья кое-как, едва не сбив парик, повернул голову… и увиделгостью. В спортивном костюме, решительную и прекрасную, действительно похожуюна амазонку. Одурманенный болью и страстью, Николай Васильевич перво-напервоподумал о напарнице, которую пригласила его госпожа. Отогнал пошленькуюмыслишку о добавочной плате – и решил играть по правилам.

– Госпожа… я провинился…

– Ещё как, – кивнула амазонка и, быстро подойдя ктелевизору, включила на всю катушку звук.

«Зачем?» – удивился прикованный судья и… заметил сразу двевещи.

Его грозная госпожа – та, первая, – бесформенной грудойлежала возле стены, и это была уже не игра.

А второе, и главное, – новая гостья держала в рукеантенну-«куликовку». Для тех, кто не знает: это вереница металлическихзвеньев-катушек, нанизанных на стальной тросик. Движение натяжного рычажкапревращает конструкцию в длинный хлыст, упругий и гибкий. При использованииантенны по прямому назначению её практически невозможно повредить о кусты иветки в лесу. В бою – это оружие, и очень серьёзное.

– Ты меру пресечения Брянцеву изменял? – спросилагостья и, не дожидаясь ответа, познакомила Клюева с «куликовкой». –Почему?

О-о, это была далеко не мухобойка… Рёв, стон и корчи подбодрую галиматью телевизора. Ажурные, с любовью натянутые чулочки на ногахНиколая Васильевича начали окрашиваться кровью. Простыня – мочой.

– Ну?

– Мне… – заплакал судья, – мне позвонили… ИзМосквы… Мне приказали…

– Если жить хочешь, колись, – с жуткимспокойствием велела прекрасная амазонка. – Кто позвонил, кто приказал?

Она не повышала голоса, даже чуть улыбалась, и это былострашнее всего. Корчась от ужаса, отчаяния и вселенской несправедливости,бедный Николай Васильевич принялся что-то сбивчиво объяснять… «Куликовка»прервала его на полуслове.

– Кто позвонил, я тебя спрашиваю? Кто приказал?

Ужас сделался беспросветным. На четвёртом или пятом ударесудья уже не разумом – спинным мозгом понял: всё, это конец. Вернее, тупик, изкоторого существуют только два выхода. Первый – всё рассказать как на духу. Ивторой – опять же всё рассказать, но только Высшему Судии.

Он выбрал первый вариант и стал говорить. Минут пятнадцать,наверное, пускал слюну в парик, мочу – в кровать, а кровь – на спущенные чулки.«Куликовка» время от времени подбадривала его красноречие, так что под конецисповеди от роскошного комбидреса за сто баксов остались лишь воспоминания,пара пуговок да лохмотья. Наконец судья Клюев иссяк.

– Значит, всё? – уточнила незнакомка. Выключиладиктофон… и свет в конце туннеля, забрезживший было для Николая Васильевича,обернулся прожектором встречного поезда. Страшный хлыст вновь рассёквоздух. – Ну, гад, держись…

Теперь полетели не лохмотья комбидреса – ошмётки кожи.Летели, правда, недолго – судья лишился чувств.

Амазонка прошествовала в ванную, сполоснула «куликовку»,вытерла, свернула – и закрыла за собой наружную дверь…

На улице, за рулём мощного джипа, Оксану ждал Толя Воробьёв.Они не стали друг другу ничего говорить: он вопросительно посмотрел, онаутвердительно кивнула, и джип покатил – плавно, не привлекая внимания. Обапонимали, что основательно вляпались в дерьмо. Информация, наболтанная надиктофон, была как бомба с зажжённым фитилём. Если хочешь жить, надо еёзакинуть подальше. И, естественно, анонимно…

Вот бы ещё знать заранее, какие пойдут круги!

Песцов. Инопланетянка из Шамбалы

Проснулся Песцов со странным, но явственным ощущениемперемен. Потягиваясь, подобрался к окну… Ага, вот оно что. Природа, словновспомнив, что апрель – месяц вроде весенний, решила сменить гнев на милость. Наулице светило яркое солнце. И похоже, ещё и грело. Вот так: ночьючувствительный морозец, а днём выглянешь в окно и узришь девицу с голымиикрами. Это у нас в Питере таким образом наступает весна.

Из кухни доносилось бренчание посуды. Песцов живо вообразилНадежду Константиновну, стряпающую себе манную кашку.

– Утро доброе. – Песцов вошёл, пригляделся, поймалупавшую челюсть и сморозил: – А где бабуля?..

Ибо у плиты стояла… не просто красивая, а потрясающекрасивая брюнетка. Чтобы адекватно описать её внешность, требовался словарныйзапас совсем иного порядка, нежели подвластный Песцову. Кроме банального«супер» и ещё «класс», ему ничего на ум не являлось. Впрочем, держаласькрасавица просто, без апломба, в очень даже дружественном ключе.

– Привет, Сёма, – кивнула она. – Не узнал? Нуничего, сейчас мы память тебе освежим… – И она с улыбкой распахнулахалатик, показывая бледный шрамик у груди. – Ну как? Теперь узнаёшь?

– Халатик что надо, – одобрил Песцов. – Икила не очень большая. Мои поздравления.

В отношениях с женщинами он предпочитал, чтобы всяинициатива шла от него.

– Мерси, – кивнула брюнетка, запахнула халат ипротянула красивую, породистую руку. – Меня зовут Бьянка.

Пальцы у неё были длинные, точёные, нервные, как упианистки, и такие же сильные. Песцова посетила смутная мысль насчёт поднестиих к губам, но он отмёл её и ограничился пожатием. Подельники, как-никак.Соратники. Боевые друзья.

– Очень приятно. Уж всяко лучше, чем «НадеждаКонстантиновна». Правда, в комплекте с мартини было бы вдвойне приятней… –проговорил он и, кинув взгляд на кастрюлю, невольно сглотнул.

Какая манная кашка? Кастрюля была вместительная, из-подкрышки сказочно благоухало.

– Э, Сёма, что ты знаешь о Надюше? – вздохнулаБьянка. – Это была такая женщина, такой большой души человек. Когда-то онамне здорово помогла. И… не томись, давай подсаживайся к столу. Прошу, макароныс сыром. Как ты любишь.