Книга Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц

– И в самом деле, – сказал, вздыхая, Микеланджело, – наша миссия может закончиться прежде, чем началась.

– Наша жизнь может закончиться прежде, чем началась, – добавил Якоб, охватив голову руками.

– И почему ты сказал королю про мои видения, – огрызнулась на Микеланджело Жанна, – после того как он подвесит нас за большие пальцы, он нас еще и сожжет как еретиков и колдунов.

Микеланджело, нахмурившись, уставился в пол.

– Так почему? – требовательно спросила Жанна.

Микеланджело пожал плечами:

– Я думал, это поможет.

– Скорее уж убьет.

Микеланджело оттянул жирную складку под подбородком. Потом сказал:

– Я и правда надеюсь, что он найдет Гвоздь.

Якоб застонал. Жанна уронила голову на стол и прикрыла ее руками.

Когда мы вернулись в трапезную, снаружи, за высокими узкими окошками падал дождь, постукивая по черным веткам и холодной земле.

Земля пахла гнилью, и запах, приносящий сразу и тоску и надежду, просачивался в комнату, наполняя воздух сыростью.

Мы вошли, точно похоронная процессия.

Сначала аббат. Потом я и остальные товарищи и, наконец, король.

Или, возможно, как исполнители приговора. Король подошел прямо к Жанне. Он встал над девчушкой.

– Встань! – приказал я.

Жанна встала. Якоб, Вильям и Микеланджело – тоже. Собака стала поскуливать. Король сказал:

– Мы обыскали церковь.

Жанна закрыла глаза. Дождь усилился, он стучал по крыше трапезной, точно барабаны войны, потоками сбегал по черепице.

И затем девочку подняли на воздух.

Она открыла глаза. Она вознеслась над королем.

Ее вознес туда сам король.

– Мы нашли его! – воскликнул король. – Мы нашли его!

– Благословение Господу! – отозвался Микеланджело.

Мы начали смеяться, хлопать детей по спине и трепать им волосы.

Вильям повернулся и обнял Якоба, едва не задушив его до смерти.

И покуда король кружил Жанну по комнате, смеясь, распевая: «Мы нашли его, мы нашли его!» – Гвенфорт радостно прыгала и кружилась у его ног.

Жанна едва сумела выговорить:

– Где?

Король застыл. Он все еще держал Жанну над головой. Он взглянул ей в глаза.

– Он упал в раскрытый клюв одного из орлов. И провалился внутрь, в его пустое брюхо. И верно, голодный был орел!

Он рассмеялся и вновь заплясал по комнате:

– Мы нашли его! Мы нашли его!

Я глядел на Жанну, которую подбрасывали в воздух, а она глядела на детей. Пот выступил на их осунувшихся лицах. Но они улыбались ей.

И пока король все подбрасывал ее в воздух, она пыталась улыбнуться в ответ. Но, поскольку ее продолжали подбрасывать, то, взлетая вверх и падая вниз, она в основном была сосредоточена на том, чтобы ее не вывернуло на монаршую голову.

За стенами трактира кричит кочет.

Жуанвиль прерывает себя и смотрит вверх, словно бы пробуждаясь ото сна.

– Что, уже петухи? – спрашивает он.

– Только первые, – говорю я, – не тревожься, до рассвета еще далеко.

– Но я не могу ждать рассвета, – говорит он, – мне этой же ночью следует быть в Париже! Мы выступаем утром. Я всего лишь заглянул сюда перекусить, а тут все эти рассказы… Я немножко увлекся.

Он встает и отвешивает быстрый поклон.

– Прошу прощения, что не досказал своей истории. Но надеюсь быть рядом с королем, когда он будет выносить приговор этим преступникам. Он и его сотня рыцарей.

– Но как же случилось, что они стали преступниками? И почему? – восклицаю я.

Но Жуанвиль уже протискивается меж посетителями переполненного трактира и выходит за дверь, в темноту. Я в растерянности озираюсь по сторонам:

– Неужто никто не знает?

И затем мой взор обращается к маленькой монашке. Она не двинулась со своего места. Во время рассказа Жуанвиля она делалась все более задумчивой и, казалось, все больше съеживалась.

Теперь она поднимает глаза.

– Пожалуйста, – говорю я, – расскажи мне, сестра. Какое же преступление свершили эти дети, что они пали так глубоко, так быстро?

– Преступление наиболее тяжкое из всех, – говорит монашка.

Глава 18

Шестая часть рассказа монахини

Король спросил, согласны ли путешественники проехать с ним до Парижа, и Микеланджело с радостью согласился. Они ехали караваном – две повозки, каждая влекомая сильными лошадьми. Король и Жуанвиль сидели на задах первой повозки, и король настоял, чтобы Микеланджело и дети ехали с ним. Остальные товарищи короля ехали во второй повозке.

Дождь все еще лил, так что возницы устроили над повозками нечто вроде балдахина из растянутых на шестах одеял. Хотя король и его товарищи опять завернулись в свои серые плащи, никто бы не спутал их с монахами, поскольку, как молчаливо отметил Вильям, какой монах будет портить прекрасное новое одеяло, чтобы укрыть им спину от дождя?

И пока они въезжали в Париж, король засыпал детей вопросами. Об их чудесных способностях, об их приключениях. Якоб старался избегать любых упоминаний о своей религии и потому сократил свой рассказ, насколько мог. Вильям, с другой стороны, был счастлив поделиться подробностями своих приключений с королем и его товарищем Жуанвилем. Здоровенный послушник едва сдерживал свой пыл и увлекательно поведал свою часть истории. Король, казалось, был искренне очарован детьми. Можете представить себе, что чувствовал самый благочестивый король в истории Франции, которому выпало счастье разделить повозку с живыми, доподлинными святыми?

С другой стороны, можете ли вообразить себе, как чувствовали себя Микеланджело и дети, сидя в одной повозке с доподлинным, живым королем? Они были взволнованы и поражены не меньше, чем если бы на землю снизошел сам архангел Гавриил!

И вот, пока повозка катилась по дороге, вокруг постепенно вырастал Париж. Поначалу там и сям разбросанные селенья, до которых тянулись зеленые щупальца Венсенского леса. Затем селенья разрослись и стали похожи на Сен-Дени – высокие деревянные дома, прижавшиеся боками друг к другу. И они продолжали расти.

Людей тоже становилось все больше и больше. Словно ты перевернул в лесу колоду и обнаружил под ней множество муравьев, и вдруг понял, что и колод таких в лесу множество, и жизнью кишит весь лес, и эта колода, облюбованная тысячами крохотных созданий, – это лишь крохотная часть могучего потока жизни, и он не только там, где ты стоишь, а раскинулся по всему лесу… Так и здесь, пока королевский поезд ехал, каждая парижская улица казалась детям целым миром, целой вселенной, наполненной жизнью и людским изобилием, которого они никогда доселе не видели. А потом они вдруг вспоминали, проезжая перекресток с другой, не менее людной улицей, что эта улица, по которой ехал их возок, была лишь крохотной частью Парижа, что город протянулся в разные стороны – и еще, и еще, и еще. Пытаться осознать его величину было все равно, что пытаться охватить разумом бесконечность Бога. Человеческий разум был просто не в состоянии справиться с этой задачей.