Книга Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая

– Вот он, вот, я его нащупал! – кричал Бер, запустив наконец руку под нижнюю рубашку и обнаружив там голые девичьи ноги. – Сейчас найду!

Дева орала, чувствуя, как дерзкая ладонь продвигается все выше, пыталась пнуть «жениха», но путалась в тяжелых одежках.

– Нашел! – радостно провозгласил Бер, нащупав наконец гладкую упругую округлость. – Вот он, вот он! Ну и хвостище!

– Держи! – задушенно орал Улеб, на которого навалились сразу две «невесты».

– Держу! – отвечал Бер, и правда крепко держа найденное. – Сейчас всем покажу!

«Невеста» взвизгнула, дернулась, качнулась и стала падать под стену на лавку; Бер упал вместе с ней, пытаясь задрать подол. Целый сноп подолов разом поднять не получалось, но все же в воздухе мелькнули белые ноги со сбившимися ниже колен вязаными чулками из толстой серой пряжи.

– Ага, попалась! – Бер ловко просунул руку выше, хотя с этой стороны хвосты уж точно не растут. – Мышь поймал!

То, что он там нашел, понравилось ему гораздо больше хвоста. Вольные игрища этих дней допускают еще и не такое, но большим позором для парня или молодца бывает, поймав «невесту» обнаружить у нее все то же, что имеешь и сам.

– Что это у тебя, девица, такое промеж ног черненькое, мохнатенькое?

– Бабка шубу шила, лоскут позабыла!

Однако едва Бер успел отметить, что поиски хвоста лучше бы продолжить в углу потемнее, как в дверь опять постучали.

На самом деле стучали уже какое-то время, но за общим шумом этого было не разобрать. Зато все услышали, как вдруг этот гомон прорезал низкий густой голос:

– А кто тут орет? Почему дедушку не встречаете?

Мигом все замерло и затихло. В дверь, склонившись, лезло нечто огромное, косматое. Показалась настоящая медвежья голова с оскаленными зубами. Беснующиеся куды разом содрогнулись и попытались спрятаться, но только наткнулись друг на друга и замерли опять.

Замер и Бер; одной рукой он обнимал свою добычу, а другую все еще держал в тепле под всеми ее одежками. Но почти забыл об этом. Голову медведя он сразу узнал, но так дико было видеть это лесное существо здесь, в доме! Вслед за Навью шуточной, поддельной, явилась Навь истинная.

Остальным, не видевшим Князя-Медведя в лесу, это казалось еще более диким. В тихой избе ощутимо повеяло общим страхом. Сама «невеста» теперь прижималась к Беру, будто ища защиты.

– Жена моя с дитем погостить к вам приехала! – объявил Князь-Медведь и ввел за собой еще кого-то. – Оставлю вам ее на три дня, потом ворочусь. Вот гостинцы мои. Ну, будьте целы!

Поставив у двери большой берестяной короб, Князь-Медведь исчез. У порога осталась стоять женщина в волчьем кожухе мехом наружу. На голове ее был красный платок, а на руках ребенок, тоже в одеяльце из пятнистой рысьей шкуры. Лицо прикрывала берестяная личина. От нее веяло чем-то иным, потусторонним, она выглядела тенью, выскользнувшей из мира теней через щель, что открывается в эти темные дни.

Прижавшись к дверному косяку, дрожа, лесная жена в испуге смотрела на избу, переполненную какими-то дикими существами. Со всех сторон, с лавок и с пола, на нее пялились перекошенные личины с обломанными рогами, тела скрывались под грудами шкур. Казалось, нарисованные на личине глазащи пучатся от изумления перед этим зрелищем.

– Божечки… – прохрипел Ута и торопливо пошла вперед, едва не наступая на кудов на полу. – Ма… Малуша…

Бер отодвинул от себя «невесту» и встал, безотчетно отряхиваясь. Это она! Князь-Медведь все же привез ее, как обещал. И даже на день раньше…

Но все не верилось, что к ней можно прикоснуться. Мнилось, протяни руку – и ладонь пройдет сквозь ее тело, как через тень.

– Ута… – тоже хрипло, голосом Малуши ответила лешачиха, потом шагнула вперед и приподняла ребенка. – Найдите мне кормилицу поскорее, а то он вот-вот с голоду умрет!

* * *

Утром Предслава чуть свет послала топить баню и повела туда Малушу. Пока та мылась, Бер и Улеб забрали оставленный волчий кожух, личину и красный платок, знаки ее принадлежности к иному миру. Из бани Малуша вышла, одетая как все, – лесной дух с нее смыли травами и «сильным словом», которое именно на этот случай передается от бабки к внучке. Теперь она снова была человеком, а не «лесной женкой».

– А что же он сказал, что через три дня придет за ней? – возмущался Бер. – Я ее насовсем отбил, не на три дня!

– Так положено! – успокаивала его Ута. – Он и правда через три дня придет. А что делать, я тебя сейчас научу. Не в первый раз это все деется…

Малуша поначалу думала только о ребенке. День ото дня у нее делалось все меньше молока, и чем больше она об этом тревожилась, тем сильнее скудел источник. Она умоляла Князя-Медведя отвести ее назад к людям поскорее, но он отвечал: поскорее нельзя. Тот, кто ел пишу мертвых, может вернуться к живым только в известные дни, коих в году всего несколько. А если нарушить уклад, то Навь не отдаст обратно душу и такой беглец умрет уже по-настоящему, и году не прожив. Нужно было ждать Карачуна, когда растворятся врата тьмы. Малуша извелась, дожидаясь нужного дня. Она не думала ни о себе, ни о родных, ни о своей дальнейшей жизни. Почти не спускала с рук Колоска – ребенок плохо спал, часто плакал и худел на глазах. Вокруг век у него появились лиловые тени. Малуша холодела от мысли, что он может умереть, что вот этот кусок утоптанной земли перед порогом избы станет его могилой… В отчаянии она забросила хозяйство, ела кое-как, не всякий день вспоминала косы расчесать. И правда чуть мохом не обросла. По ночам ей снилось, что ребенок тает у нее на руках, как сделанный из снега, и превращается в лужицу воды. Князь-Медведь жалел ее, но качал головой: до Карачуна ничем не помочь. У Нави свои порядки, незыблемые, как сам ход годового круга.

Но вот наконец пришел тот день – самый короткий в году. Малуша завернула Колоска в пеленку и в одеяльце из рысьей шкуры, оделась сама. Свои убогие пожитки упихала в короб, но не думала о них. Выходя, даже не оглянулась на избенку, где прожила три четверти года. Как дневной свет на дне зимы, ее лесная жизнь истлела и угасла. Впереди было нечто совсем иное, и Малуша думала об одном – скорее попасть к людям, где ее ребенка сумеют выкормить.

Князь-Медведь вывел ее через дворик Буры-бабы за ручей – там оказалась лошадь, запряженная в волокушу. Малуша села, с ребенком на руках, Князь-Медведь поставил рядом ее короб и повел лошадь по едва видной тропе, сам прокладывая ей путь. Малушу он накрыл еще одной шкурой, и она сидела, как в шалаше.

Пробирались долго. Порой в трудных местах на гати, среди зарослей, или в буреломе, приходилось вылезать и идти за волокушей, иначе лошадь не пройдет. Ребенок то спал, то возился. Малуша уже не могла его покормить и едва помнила себя от страха: а что если она довезет его мертвым? Что если он похолодеет и застынет, пока они окажутся у людей?

Совсем уже стемнело, когда они выбрались из леса. На опушке ждала целая толпа – все ряженые, в шкурах, в личинах, с горящими факелами. Здесь была другая лошадь – запряженная в сани. Малушу пересадили туда, Князь-Медведь сел рядом и повез ее в Варягино. Куды бежали сзади, оглашая темноту ревом, воем, свистом, блеянием. Светила луна, дивились этому зрелищу ясные звезды, и большой костер далеко впереди указывал путь через поля…