Книга Портал - Кэтрин Ласки

– Джейн… Можно тебя так называть?

– Конечно, Роуз. – Один глаз Лысой Джейн слегка подергивался.

– Ты говорила, что знаешь всех при дворе. А как насчет тех, кто приходит во дворец время от времени? Например, художников и прочих мастеров. Тебе знакомо имя Николаса Оливера?

– Еще как знакомо! Это же ювелир, король его весьма жалует.

У Роуз заколотилось сердце.

– Его случайно не ждут во дворце?

– А вот этого, голубка моя, не скажу. Одному Богу известно, что там на уме у короля. Правда, он обычно велит Николасу явиться всякий раз, как находит себе новую невесту. Осыпает ее золотом и драгоценностями. Говорят, никто лучше Николаса Оливера не умеет обработать сапфир. Он настоящий мастер своего дела, прямо как… – взгляд Джейн затуманился, – прямо как мой Сидни.

– Твой Сидни?

– Сидни Гарстон, придворный башмачник.

– Который умер?

– Он самый. – Из глаза Джейн, того, что не дергался, потекли слезы.

– Оу, – только и нашла, что сказать Роуз.

– Не жалей меня, милая барышня, – всхлипнула Джейн. – Порой я всю ночь плачу – приходится одним глазом плакать сразу за оба. Слыхано ли, чтобы шут лил слезы? – Хихикнув, юродивая вскочила и принялась босиком отплясывать на каменных ступеньках джигу.

Глава 25

«Когда ты подарил мне розу…»

В крохотной деревушке Стоу-он-Волд, в нескольких милях от старой римской дороги, ювелир закончил работу и убрал инструменты. Ножницы, плоскогубцы и щипчики, под разными углами развешанные на рейке, напоминали солдат, получивших команду «вольно». Николаса Оливера, однако, снедала тревога. Он никак не мог забыть увиденного двумя днями ранее в Хэтфилде, куда приехал по приказу короля, чтобы доставить украшение для новой невесты Генриха, Екатерины Парр. На конном дворе ему встретился небольшой кортеж Елизаветы. Процессия была готова к отъезду: Елизавета оседлала Венчика, невысокого чалого жеребца, чья масть подходила к ее рыжим волосам. Принцесса держалась в седле горделиво и прямо, всем своим видом подтверждая прозвище «Маленькая Львица», данное ей за поразительное сходство с отцом, особенно цветом волос и кожи.

Николас уже подходил к мастеру Парри, королевскому казначею, как вдруг луч солнца упал на шею принцессы. На мгновение ювелиру показалось, будто его окутала тончайшая паутина золотого света. Голова закружилась, он покачнулся. На шее Елизаветы поблескивал кулон, и не просто кулон, а медальон, тот самый, который он создал для своей возлюбленной Розмари. Внутри медальона – его портрет, точнее, фотография, сделанная Розмари при помощи чудно́го устройства под названием «фотокамера». На другой половинке медальона – фотография самой Розмари и их драгоценной малютки Роуз на берегу моря. И мать, и дочь одеты в невероятно странные и нескромные наряды; на запястье у девочки – ремешок, на ремешке – кошель с изображением какой-то диковинной мыши с непропорционально большими ушами.

Страшная мысль поразила Николаса: а если Елизавета обнаружит тайную пружинку и откроет медальон? Фотоснимки она может принять за проявление колдовства, а это опасно и для него, и для принцессы. Опять пойдут разговоры о ведьмах. Принцесса Мария первая начнет подогревать эту ложь: именно слухи о колдовстве стоили головы Анне Болейн; правда, этому посодействовал и король.

В последнюю встречу Николас взял с Розмари обещание вытащить фотокарточки из медальона, на случай, если их связь раскроют. Розмари согласилась и, в свою очередь, попросила его уничтожить все остальные фото их дочурки, которые она привозила, чтобы показать ему, и которые он держал под надежным замком в сундуке вместе с дорогими материалами для работы. Тем не менее, он не нашел в себе сил сжечь фотографии – рука не поднялась. А после того как Розмари навсегда исчезла, Николас только порадовался, что их сохранил. И все же почему Розмари к нему не вернулась? И как вышло, что медальон остался здесь? Она ведь носила его не снимая. Сколько лет прошло с ее исчезновения? Семь или восемь? Роуз, наверное, уже почти тринадцать, она ведь на пару лет старше Елизаветы. Принцессе Елизавете не было и трех, когда обезглавили ее мать, Анну Болейн, хотя разговоры о колдовстве начались еще раньше, всего через несколько месяцев после ее рождения – а сейчас принцесса уже почти взрослая женщина.

Николас Оливер попытался восстановить хронологию событий, предшествовавших исчезновению Розмари. Анну Болейн короновали в мае 1553 года, в сентябре того же года она родила дочь. Прежнюю королеву, Екатерину Арагонскую, к тому времени уже отправили в изгнание. Из первоначального места ссылки ее должны были перевезти в другое, на этот раз вместе с ребенком, принцессой Марией. Ни та, ни другая не подозревали, что Марию отправят в Хэтфилд, помогать ухаживать за новорожденной Елизаветой – унижениям, которые изобретала Анна Болейн, не было конца.

Розмари состояла в прислугах при королевском дворе около пяти лет. Начинала она в кондитерской – готовила засахаренные фрукты, конфеты и прочие изысканные сласти. Розмари трудилась в маленькой кухоньке – одной из нескольких, соединявшихся с главной. Сладости из-под ее рук выходили такие изящные, что вскоре Розмари перевели в гардеробную, где она выполняла для Анны Болейн, бывшей большой модницей, самую тонкую швейную работу. Королева Анна утверждала, что портнихи предыдущей королевы с ее и тусклым и скучным гардеробом не умели обращаться с хорошими тканями и золотым шитьем. «Эти тряпки как будто коза жевала», – вынесла она приговор. Тогда-то и послали за Розмари.

«Анна просто невыносима! – однажды пожаловалась Николасу Розмари. – Ну да ничего, я ведь риелтор! Я постоянно имею дело с невыносимыми клиентами».

К этому времени, конечно, уже появилась на свет Роуз – там, в другом мире, в невообразимом двадцать первом веке, на далеком континенте Америка. Свои первые шаги дочка Николаса и Розмари сделала в Хаверфорде, штат Пенсильвания. Розмари, занятая работой, наняла для малышки няню. Профессия Розмари называлась «риэлтор», то есть, тот, кто продает дома. Николас с трудом представлял, что у женщины может быть иное занятие, нежели работа прислугой, но платили ей, видимо, хорошо.

Разумеется, приходилось учитывать ту причудливую путаницу во времени, с которой сталкивались путешественники вроде Розмари: когда она покидала Николаса, в ее мире проходили недели, а в его – считанные минуты. Но однажды минуты растянулись на часы, часы превратились в дни, месяцы, годы. Николас понял, что любимая покинула его навеки.

Заводить ребенка они не собирались, но так уж вышло. Оба были взволнованы и счастливы. О том, чтобы перенести дочку в Англию шестнадцатого века не могло быть и речи. Тем не менее, Розмари старалась сообщать молодому отцу о каждом новом достижении малышки. Роуз впервые поползла, встала на ножки, написала первые буквы – все это Розмари сохраняла для истории при помощи того самого диковинного устройства, фотокамеры. Она даже показывала Николасу один из первых портретов, написанных Роуз: рисунок большой головы с кривоватой улыбкой и червячками волос. «МАМА», – коряво подписала маленькая художница вверху. Николас спрятал и эту драгоценность в сундук, вместе с остальными – фотографиями малышки. Роуз в первый школьный день, Роуз на коньках, Роуз на велосипеде… Николас впервые видел такой интересный механизм – велосипед. Роуз в форме каких-то брауни[26], потом – в наряде герлскаута. Вот Роуз прыгает с веревки в реку – Николас почти слышал ее восторженный визг. Как странно все устроено в этом далеком двадцать первом веке! Впрочем, Розмари помогала ему представить жизнь в будущем. Кроме того, у Николаса сложилось свое представление о том, почему она не вернулась: встретила и полюбила в своем времени другого мужчину, хотя и клялась, что этого не случится. Николас лишь надеялся, что новый избранник Розмари – хороший человек и что он будет любить не только ее, но и маленькую Роуз, его дочурку, которую ему самому не довелось увидеть.