Книга Мировая история - Одд Уэстад

Совсем по-другому развивались события в двух других странах социалистического содружества. Народ Румынии пережил жестокую революцию (закончившуюся убийством бывшего коммунистического диктатора) после массовых выступлений в декабре 1989 года, в ходе которых вскрылась неопределенность по поводу движения вперед и внутренний раскол, послуживший предзнаменованием дальнейшей борьбы этой страны. К июню 1990 года правительство Румынии, по мнению многих наблюдателей, находилось под мощным влиянием бывших коммунистов, обрушившихся с гонениями на бывших своих сторонников, теперь превратившихся в критиков. Власти сокрушили студенческий протест при помощи летучих отрядов горняков, тоже понесших потери и заслуживших осуждение за границей. События в ГДР тоже приняли собственный, отличный от остальных стран социалистического содружества оборот. Особый случай в этой стране возник в связи с тем, что изменение общественно-политического строя неизбежно привязывалось к задаче объединения немецкого народа.

С разрушением Берлинской стены все увидели не только отсутствие какой-либо политической воли для поддержки коммунизма, но желание сохранить ГДР как таковую. По итогам всеобщих выборов, состоявшихся там в марте 1990 года, большинство мест в парламенте (и 48 процентов голосов избирателей) досталось коалиции во главе с Христианско-демократической партией (правящей в Федеративной Республике Германии). Единство немецкого народа больше ни у кого не могло вызывать сомнения, осталось уладить только процедуру и график объединения страны. В июле две Германии вступили в валютный, экономический и социальный союз. В октябре произошло их так называемое политическое объединение, когда бывшие земли ГДР вошли в состав ФРГ. Изменения выглядели грандиозными, но никакой серьезной тревоги никто открыто не проявил даже в Москве, а уступчивость Горбачева получила оценку как вторая великая заслуга перед немецкой нацией.

Все-таки без тревоги в СССР обойтись не могли. Объединенной Германии предстояла роль величайшей европейской державы к западу от Советского Союза. Советская держава на тот момент находилась в таком глубоком упадке, в каком ни разу не была с 1918 года. В награду Горбачев получил соглашение с объединенной Германией, руководство которой пообещало материальную помощь в модернизации советского народного хозяйства. Тех, кто помнил трагедию 1939–1945 годов, успокаивали заверениями в том, что новое немецкое государство не станет возрождением приснопамятного рейха. На тот момент Германия лишилась исконных восточных прусских земель (немцы официально от них отказались) и не доминировала там, как во времена империи Отто фон Бисмарка и Веймарской республики. Более надежной гарантией миролюбия на будущее (тем более для западных европейцев, испытывавших наибольшие опасения по отношению к немцам) служило еще и то, что Германию обратили в федеративную республику с соответствующей конституцией, причем одаренную надежным экономическим ростом, а также без малого сорокалетним опытом проведения демократической политики, основанной на участии в структурах EC и НАТО. На таком фоне немцы пользовались презумпцией невиновности у злопамятных западных европейцев, по крайней мере на текущий момент.

В конце 1990 года положение когда-то казавшегося практически монолитным восточноевропейского блока уже не поддавалось описанию или обобщению. По мере того как руководство ряда стран бывшего социалистического содружества (Чехословакии, Польши, Венгрии) подали заявку на присоединение к EC или готовились к такому шагу (Болгария), западные наблюдатели уже вели разговоры о потенциале расширенного масштаба европейского объединения, не виданного до сих пор. Более умеренные суждения высказывали те, кто углядел появление нового (или возрождение прежнего) раскола по национальному и общинному признаку. Над всей Восточной Европой сгущались грозовые тучи экономического провала и волнений, его сопровождающих. Раскрепощение шло своим чередом, но касалось оно народов и их сообществ, радикально отличавшихся уровнем сложности и развития, а также отличного друг от друга исторического происхождения. Любое предсказание грешит отсутствием большого благоразумия, и скудоумие их авторов во всей красе обнаружилось в 1991 году. В том году отрезвляющий пинок достался оптимистам, рассчитывавшим на перспективу мирных перемен, когда руководители двух республик Югославии объявили о своем решении отделиться от федерации.

Название Государство сербов, хорватов и словенцев, появившееся в качестве преемника Сербии и Черногории в 1918 году, уже в 1929-м поменяли на Югославию, чтобы как-то стереть из памяти причины прежних усобиц, сопровождавшихся учреждением августейшей диктатуры. Но это новое государство всегда рассматривалось слишком многими его подданными, как сербами, так и остальными народами, фактически в качестве воплощениия в жизнь старинной исторической мечты о «Великой Сербии». Когда второго короля Югославии Александра убили в 1934 году во Франции, покушение на его жизнь совершил некий македонец с помощью хорватов, пользовавшихся поддержкой венгерских и итальянских властей. Трагедия раскола страны очень скоро привлекла внимение внешних врагов, начавших деятельное вмешательство в ее дела, и местные политики бросились искать поддержки у иноземцев; хорваты не стали тянуть с объявлением своей независимости и образованием собственного государства, когда немецкие войска в 1941 году вторглись на их земли.

Наряду с демографическим и общинным разнообразием (согласно переписи населения, проведенной в Югославии в 1931 году, учету подверглись такие национальности, как сербохорваты, словенцы, немцы, венгры, румыны, валахи, албанцы, турки, «прочие славяне», евреи, цыгане и итальянцы) Югославия к тому же отличалась большим многообразием обычаев, имущественного состояния и степенью экономического развития. В некоторых ее районах к 1950 году практически сохранилось средневековье, тогда как остальные области выглядели современными, урбанизированными территориями с мощной промышленностью. Если брать в целом, то получилось так, что в основном аграрные хозяйственные единицы подвергались обнищанию в силу стремительного прироста народонаселения. Как бы то ни было, но югославская политика между двумя мировыми войнами определялась по большому счету непримиримым антагонизмом между хорватами и сербами, усугубившимся после 1941 года военным злодеянием и борьбой в трехсторонней гражданской войне между хорватами, сербскими (в подавляющем большинстве) коммунистами (во главе с хорватом Иосипом Броз Тито) и сербскими монархистами. Тогдашняя борьба началась с кампании террора и этнических чисток, затеянной в отношении двух миллионов сербов отколовшейся Хорватии (включавшей Боснию с Герцеговиной). Все закончилось победой коммунистов в 1945 году и полным подавлением всевозможных националистов волей Тито, внедрившего федеральную структуру государства; этот диктатор смог на период своего правления ликвидировать старинные боснийские и македонские проблемы, а также унять иноземцев с их территориальными притязаниями. Спустя 45 лет и через 10 лет после смерти Тито, однако, прежные проблемы внезапно проявились с нерастраченной жизненной энергией тех, кто снова их поднял.

В 1990 году попытки югославского федерального правительства как-то справиться со своими экономическими бедами сопровождались ускорением политического дробления общества. Демократическое самоопределение в конечном счете свело на нет достижения Тито, так как югославы разных национальностей начали метаться в поисках путей заполнения политической пустоты, возникшей у них после отказа от коммунизма. Возникали партии, активисты которых пытались представлять интересы сербов, хорватов, македонцев и словенцев, а не отстаивать югославскую идею и идею самой федерации. Прошло совсем немного времени, и все республиканские правительства, за исключением Македонии, пользовались одобрением большинства своих избирателей, а право голоса в отдельных республиках получили новые партии национальных меньшинств. Хорватские сербы объявили о своей собственной автономии, а в сербском автономном крае Косово, четыре пятых жителей которого составляли албанцы, началось кровопролитие. Провозглашение независимой республики там сербы восприняли в качестве откровенного оскорбления, это также вызвало беспокойство у греческого и болгарского правительства, чьи предшественники все еще рассчитывали на претворение в жизнь честолюбивых мечтаний македонцев, вынашиваемых со времен кровопролитных Балканских войн. В августе между сербами и хорватами начались разрозненные вооруженные столкновения сухопутных войск при поддержке боевой авиации. Прецеденты для вмешательства извне даже внешне представлялись малообещающими, в странах EC высказывались самые разнообразные предположения. И перспективы внешнего вмешательства совсем утратили свою привлекательность, когда в июле из СССР поступило предупреждение об опасности выхода локального конфликта на международный уровнь. К концу года руководители Македонии, Боснии и Герцеговины, а также Словении практически хором объявили о такой же независимости, на которую претендовали тогдашние правители Хорватии.