Книга Почтовый голубь мертв - Анна и Сергей Литвиновы

И как раз в тот день, когда не вышла на работу медсестра Наташа. Подозрения усугубились, когда она не появилась и сегодня.

А молодой парнишка! В ресторанчике Татьяна видела его лишь мельком. И не могла идентифицировать. И утверждать, кто он и что.

Но вот теперь… Ей почему-то показалось… Только показалось… Она не была ни в чем уверена…

Тот человек в серо-черном, что вышел из комнаты Кузнецова.

И еще одно: дня три назад, еще до всех событий, еще когда отдых в «Колизеуме» проходил мирно и благолепно и Таня как-то шествовала вечером по подвальному, цокольному этажу – возвращалась из сауны и бассейна, довольная, распаренная, в махровом халате, – он, именно этот молодой человек – кажется, он, возможно, он – кажется, возможно – шел ей навстречу!

В рабочем комбинезоне.

С пучком проводов в одной руке.

И с пластиковым сундучком, с которым обычно ходят электрики.

Поэтому Татьяна спросила сегодня у доктора Яны Гораковой, какая может быть между этим молодым электриком и медсестрой Наталией связь.

* * *

На станции Тржнице, где, несмотря на утро, наблюдалась некоторая суета, благородная, впрочем, суета, европейская – автобусы отсюда отправлялись в разные отдаленные районы Кенигсбада и близлежащие города, – Тане пришлось изрядно подождать бесплатного транспорта, которым баловал клиентов гипермаркет «Теско». Даже подумалось: может, такси лучше взять – однако не хотелось привлекать к себе внимания. Наконец автобус подошел, и она (по-английски) попросила водителя подсказать по ходу дела, где ей лучше выйти, чтобы найти искомый адрес. «Sure!» – радушно откликнулся тот.

«Микрорайон Рыбарж, – думалось ей по пути. – Практически Рыбацкое, питерское Рыбацкое. Не самый веселенький райончик». И еще вспомнилась телеграмма из «Хищных вещей века» Стругацких: «Грин умер у рыбарей».

«Как бы и мне не откинуться у рыбарей», – зябко подумалось Тане.

У нее не было никакого плана. Она не знала, что сделает и что скажет.

Только почему-то казалось, что несчастная русская женщина Наташа не причинит ей вреда.

Шофер объявил в микрофон по-английски, специально для нее, что на улицу Соколовска лучше всего выходить здесь. Она улыбнулась ему, помахала в зеркало заднего вида, а когда вышла из автобуса – послала воздушный поцелуй.

Все-таки запасы вежливости и благодушия на Западе намного больше, чем у нас.

И, возможно, во многом благодаря им кажется, что ничего плохого с тобой тут случиться не может.

Автобус укатил.

Микрорайон Рыбарж выглядел как настоящее Рыбацкое. Или, допустим, Отрадное, или Владыкино. Или даже Выхино с Перовым.

Всюду панельные многоэтажки. Очень похожи на наши, только чуть другого фасона. И немного иная система этажности. У нас новостройки хрущевского и брежневского периода обычно возводили в пять или девять этажей. Тут иначе: шести– и восьмиэтажки. Хоть чем-то, а братья по соцлагерю выделились. Вот только серые двенадцатиэтажные башни – точь-в-точь как у нас где-нибудь на улице Шокальского.

Никого на улицах, ни души. Ни кошки, ни собаки, ни рекламного плаката.

Пытаясь определиться с адресом, Татьяна обошла кругом несколько домов, но так никого и не встретила.

Идеальное место для совершения преступления.

Впрочем, главврач пани Горакова знает, куда постоялица, паненка Садовникова, отправилась. Если что, сможет отыскать.

Возможно, хм, Танин хладный труп.

Вот и искомая точка. Таня подошла к подъезду. Шестиэтажка терракотового цвета. Выглядит крайне скучно. Если судить по нумерации, квартира Наташи – на первом этаже.

Таня нажала на кнопку домофона.

– До е та́ды?[10] – откликнулся по-чешски бесконечно усталый, хриплый, немолодой женский голос.

– Это Татьяна, туристка из «Колизеума», – произнесла Садовникова заготовленный спич. – Нам надо поговорить.

– О чем? – перешла на русский женщина.

– Об убитом Николае Кузнецове.

– При чем тут я?

– Расследовать смерть прибыл начальник его охраны. Явно мафиозный тип. Я боюсь, он до вас доберется.

Через пару секунд – показавшихся Тане вечностью – щелкнула кнопка домофона.

– Заходите.

Двадцать восемь лет назад,

1990 год

Наташа родилась и выросла в городе К., в Казахстане. Точнее, в Казахской Советской Социалистической Республике, являвшейся тогда частью Союза Советских Социалистических Республик.

При этом по национальности она была не русской и не казашкой, а немкой и фамилию носила Моргенштерн. Фамилия красивая, значит «утренняя звезда». Моргенштерн она была по отцу, а мама ее в девичестве значилась как Вагнер, так же как композитор, что переводилось – «колясочник, или колесных дел мастер».

То, что все они числились немцами, было не хорошо и не плохо. В классе у Наташки, к примеру, училось шестеро немцев. И на улице Володарского, где они проживали, стояло четыре «немецких» частных дома. И никто своей национальности не стеснялся и других по этому поводу не чмарил.

Хотя оттенок ущербности за их нацией числился. Недаром жили они раньше в благодатном Поволжье, но в войну их Сталин оттуда переселил – в холодный, безлесный и продуваемый всеми ветрами Казахстан.

Моргенштернам и Вагнерам в качестве конечного пункта переселения выпал городок К. Так же, как отправили туда (позже, ближе к концу войны) чеченов, ингушей и крымских татар. Но эти народы держались более сплоченно и обособленно.

Зато немцы – кто не помер во время переселения, в эшелонах, а также в лютую первую зиму, когда их бросили в чистом поле с малыми детьми, – обустраивались в целом лучше, чем другие обиженные судьбой нации. Потому что были ладные, спорые, в любой работе искусники.

Однако депортация сорок первого года их научила: от власти можно ждать чего угодно, нация у них подозрительная, поэтому выпячивать ее лучше не стоит. Разговаривать предпочтительнее по-русски, вести себя как русские. Наташа Моргенштерн и языка-то немецкого толком не знала. Азы только.

Дом, в котором они жили на улице Володарского, был добротный, крепкий. Однако ничем не выдающийся. И это потому, что запрещено было выше стольких-то метров, и комнаты чтобы площадью не больше дозволенной, и балкончики не положены, и жилые чердаки. Иначе родители размахнулись бы, Наташа не сомневалась.

Ее вера во всемогущество родителей вообще была безгранична. Они умели делать все. И денег у них был миллион. Ну, не в буквальном смысле, но много. У них даже стояла в гараже своя собственная машина, новая «Волга». Отец на ней особо ездить никуда не любил, но вот имелась.