Книга Почтовый голубь мертв - Анна и Сергей Литвиновы

…Когда господин вернулся – сегодня он приехал почему-то один, без мадам, – я, как полагается и как у нас заведено, встретил его у порога.

Он ласково потрепал меня по плечу. Спросил: «Ну, как дела, братишка?» У меня аж слезы навернулись от его ласки – и от своих предательских мыслей о побеге!

И весь вечер я был особенно ласков с ним. Как и он со мной.

Когда господин поужинал, я стал рассказывать ему свою новую сказку.

А там и мадам появилась, и я тоже, как заведено, выбежал ее встречать, и она тоже ласково обратилась ко мне.

Со стыдом и раскаянием тут я вспомнил, как однажды подслушал их разговор.

Дело заключалось в том, что детей у четы не было и, по всей вероятности, мадам не могла по какой-то причине их родить. Так они стали обсуждать, не взять ли им ребеночка из приюта.

Этот разговор, как и все, что касается простых (и самых интересных!) семейных дел, я понимал на их языке даже очень хорошо. И особенно хорошо понимал те чувства, что они испытывают. Даже нюансы чувств, мельчайшие извивы.

И тогда, в ответ на предложение разжиться отказным младенцем из приюта, мадам вдруг ответствовала хозяину: «Зачем? У нас ведь есть…» – и она произнесла мое имя.

Пусть это было сказано с улыбкой. И да, я тоже, конечно – и лучше многих! – понимаю, что в человеческом арсенале чувств имеются такие, как ирония и сарказм. Но тем не менее! Хозяин тогда, в ответ на ее реплику, тоже улыбнулся, ласково погладил мадам по руке и сказал с оттенком грусти в голосе: «И в самом деле, у нас есть…», – и снова назвал меня по имени. На этом обсуждение возможного приемыша завершилось.

Несмотря на шутейный характер диалога, с тех пор мое сердце наполнилось тихой гордостью.

В самом деле, если разобраться, кто я, если не их ребеночек? Они заботятся обо мне, кормят, нянчат, лелеют, ласкают. Взамен я тоже проявлю к ним всю возможную любовь и ласку. Наши отношения давно уже не укладываются в стандартные рамки «господин-слуга», как это заведено было между нашими племенами исстари. Они, смею надеяться, глубже, шире. Мы и вправду одна семья.

7 апреля

Но по порядку.

Глубокой ночью я проснулся в своей комнате от странного звука. Мне показалось, что кто-то жалобно произносит мое имя. Голос звучал тихо-тихо, на пределе слышимости. Сперва мне показалось, что почудилось. Что у меня начались галлюцинации.

По имени меня всегда звали, что естественно, только господин и мадам. Но они выговаривали его твердо, уверенно, призывая или что-то предлагая.

Но вдруг с ними что-то случилось? Вдруг им обоим – или кому-то одному из них – стало плохо? И их никто не может сейчас выручить, кроме меня?

В мозгу мгновенно пронеслись все истории о героических нижних людях, которые самоотверженно, иногда ценой собственной жизни, спасали своих хозяев – все то, что наши матери передают нам в своих колыбельных песнях, сказках и преданиях, все истории, которыми полна наша информационная сеть. Например, повесть о том, как в некоем доме началась утечка газа – все спали и могли бы так и уснуть навсегда, вечным сном, однако героический нижний, проживавший в особняке, разбудил хозяев и тем самым избавил их от мучительной смерти.

Или предание о том, как начиналось землетрясение, но наш собрат сумел предупредить своих старших сожителей, верхних, и вывести из жилья – буквально за пару минут до того момента, как стены рухнули.

Все эти истории пронеслись в моем мозгу в один момент. И тогда я вскочил, бросился и подбежал к дверям в хозяйскую спальню. Они обычно закрывались на ночь – однако если бы вдруг кто-то из них стонал, господин или мадам, я бы, наверное, услышал это даже через перегородку. Но было тихо. И, если прислушаться, доносилось мерное и спокойное дыхание и одного, и второго.

И в то же время чей-то голос тихонько и тоненько продолжал звать меня!

И голос этот доносился откуда-то снаружи! Из-за пределов дома!

Все мои волосы встали дыбом! Я бросился к окну.

И точно! То, о чем я, оказывается, втайне мечтал (и не отдавал себе в этом отчета), – осуществилось!

На лужайке перед домом сидела она, моя Дикарка, – и в полной темноте звала меня!

Шея ее была вытянута. Глаза пылали.

Кровь ударила мне в голову. Не думая ни о чем, я бросился к той щели, что обычно оставляли хозяева на ночь в окне. Навалился всем телом и с нечеловеческим усилием расширил ее. И – оказался наружи.

Я был свободен, и передо мной, прямо на лужайке, соблазнительно выгнув спину, ждала меня моя Дикарка.

Я кинулся к ней со всех ног, забыв обо всем. Она, резвясь и заигрывая, бросилась наутек.

Я помчался за ней…

* * *

– Где Басик?! – голос мадам дрожал, на глазах блестели слезы.

– Я не видел. Посмотри на его лежанке.

– Там нет.

– Может, под кровать спрятался?

– С какой стати? Я весь дом осмотрела! Нет его нигде! Басик! Басик! Кис-кис-кис! Где ты, милый?! Ну отзовись! Иди к мамочке!

– Дорогая, не волнуйся ты так! Найдется.

– Как «найдется»? А если он сбежал?!

– Ну, сбежал, побегает и вернется.

– Они никогда не возвращаются! Он пропадет! Пропадет навсегда! Прибьется к диким!

– Милая, ну почему сразу думать о самом плохом?

Не слушая господина, мадам, как была, в пеньюаре поверх ночной рубашки, выскочила на лужайку перед домом, а потом и на улицу, оглашая округу громкими призывными криками:

– Басик, Басик! Кис-кис-кис! Где ты? Вернись, мой милый!

А господин, хоть и не проявлял внешне своего горя или паники, прислонился к балюстраде крыльца и грустно подумал: «Басик все-таки сбежал… А ведь он так любил нас – а мы его… Сколько, мурлыкая, рассказал он нам своих сказок и преданий! Сколько ласки и нежности мы подарили ему – а он нам! Ах, горе, горе! Может, все-таки неверны рассказы про диких котов? И домашние иногда возвращаются? Может быть, и Басик? Он тоже вернется? Ох! Я буду ждать! Как мы оба будем ждать его!»

– Послушай! – бросилась к нему мадам. – Надо срочно размножить объявление с фотографией! Расклеить по поселку.

– Зачем? Они никогда не возвращаются.

– Молчи! Слышишь, молчи! И делай, как я сказала! Басик вернется! Я знаю, вернется!