Книга Транссибирская магистраль. История создания железнодорожной сети России - Кристиан Волмар

Освоение региона переселенцами из европейской части России всегда служило ключевым аргументом в пользу строительства магистрали. Тот факт, что контроль за процессом колонизации вошел в сферу компетенции Комитета Сибирской железной дороги, свидетельствовал, что это имеет непосредственное отношение к цели строительства. Помимо прокладки магистрали, основное внимание Комитета было приковано именно к процессу колонизации, на обеспечение которого была направлена большая часть средств. За основу осуществляемой Комитетом программы переселения был взят опыт Бисмарка по «германизации» присоединенных к Пруссии польских провинций. Была также внимательно изучена массовая колонизация США и Канады. Одним словом, это была «демографическая инженерия широкого масштаба», разработанная Анатолием Николаевичем Куломзиным, которого Витте назначил управляющим делами Комитета и которому принадлежали так называемые «дополнительные проекты» — дополнительные инициативы, взятые на себя Комитетом, в том числе процесс переселения. Как и Витте, Куломзин происходил из семьи мелких провинциальных дворян и был талантливым администратором, стремившимся модернизировать Россию, сохранив при этом самодержавие, и так же, как Витте, он долгое время занимал ключевые посты в правительстве. Официально он являлся статс-секретарем при Комитете министров, что в современной административной системе Британии соответствует посту министра. Если Витте можно считать создателем Транссиба, то Куломзин был идейным вдохновителем программы переселения.

Всем хорошо известно, как трудно выработать последовательную программу в условиях консервативного режима. Куломзину не всегда удавалось добиваться своего. Одной из крупных групп потенциальных переселенцев являлись члены семей староверов, аскетичных и набожных беглецов от раскола внутри православной церкви, прозванных так из-за отказа принимать редактирование священных текстов, проводимое официальной церковью из-за якобы, неточностей, вкравшихся в них в переводе за многие годы. Подобные различия неизбежно вели к обвинениям в ереси и грехе и, как следствие, к преследованиям со стороны властей. В результате многие старообрядцы в конце XVII века бежали в дальние уголки Российской империи, и во многих частях Сибири ими были основаны крупные религиозные общины. Куломзин хотел позволить им принимать к себе единомышленников со всех концов страны, но консервативная православная церковь сумела помешать этому начинанию[113].

Куломзин считал переселение крестьян ключевым звеном, которое позволит крепко связать Сибирь и Европейскую Россию. Огромные суммы выделялись переселенцам на организацию переезда, приобретение ими провизии и всего необходимого для постройки жилья, а также на обеспечение их дальнейшего благосостояния. Причина подобного содействия заключалась не в щедрости русского правительства, а в желании избавиться от так называемой «желтой угрозы» — вторжения Китая или Японии на территорию России[114]. В какой-то степени «угроза» уже была на пороге. Разные народы считали, что находятся под игом китайского — а не русского — императора, а примерно треть населения двух самых отдаленных провинций составляли китайцы или корейцы. При этом на юге прямо по ту сторону границы жили 300 миллионов китайцев. Поэтому привлечение огромного числа русскоговорящих переселенцев, лояльных к своему отечеству, являлось ключевым элементом русификации сибирского края. Как считает Стивен Маркс: «Основной задачей цивилизаторской миссии Куломзина являлось усиление Россией политического контроля над принадлежащей ей территорией».

По поводу условий, на которых переселенцам должно было быть позволено обзаводиться землей, в Комитете разгорелись жаркие споры. В то время как в Европейской России появилось лишь первое поколение свободных крестьян, в Сибири никогда не было крепостного права. До появления железной дороги Сибирь населяли преимущественно кочевые племена, а переселенцев считали государственными крестьянами, так как вся земля находилась в собственности государства. Там не было ни крупных землевладельцев, ни знати, поскольку местным правителям в отличие от их коллег в Европейской России никогда не приходилось защищаться от захватчиков, и потому не было необходимости закрепощать тех, кто работал на земле. По этой причине Сибирь, по крайней мере, теоретически, можно было назвать более свободным обществом. Аристократы, заседавшие в Комитете Сибирской железной дороги, были отнюдь не в восторге от того, что миллионы крестьян отправляются в Сибирь, где смогут вести более независимую жизнь, свободную от ограничений, налагаемых общинной системой, с успехом помогавшей держать в повиновении русское крестьянство[115]. Однако члены Комитета жаждали видеть Сибирь заселенной и проявляли значительный интерес к процессу колонизации как с целью обеспечить ее успех, так и в стремлении утвердить свою власть. Кстати сказать, набиравшие популярность, но еще вынужденные скрываться от преследований правительства левые, в том числе большевики, не одобряли выход крестьян из общинной системы, отчасти потому, что были против всего, что делало царское правительство, но, главным образом, из-за опасений, что это приведет к появлению имущественных отношений, которые помешают построению социализма[116].

Комитет рассматривал процесс переселения как способ решения сразу двух проблем. Существовало широко распространенное, хотя и абсолютно ошибочное, мнение, что в Европейской России слишком много народа кормится от земли, и голод 1891-1892 годов только укрепил это заблуждение. При этом совершенно игнорировался тот очевидный факт, что более справедливое распределение сельскохозяйственной продукции, более высокая эффективность и меньший упор на экспорт позволили бы населению вполне нормально питаться. Поэтому Комитет рассматривал миграцию в районы, прилегающие к Транссибирской железной дороге, как способ сокращения численности населения «перенаселенных» западных и центральных губерний России. Однако это была не Америка, где переселенцы получали всяческое содействие. Сибирь не имела ничего общего с Диким Западом и присущим ему азартом от захвата новых территорий, сопровождаемого массовым убийством коренного населения. В Сибири не было ковбоев, поскольку коровы использовались преимущественно для получения молочной продукции, а их забой осуществлялся для местного потребления без необходимости гнать скотину несколько сот миль по прериям. Переселенцы были намного беднее, а поскольку происходили они из крестьян, лишь недавно освобожденных от крепостной зависимости, им в отличие от их американских собратьев был чужд дух предпринимательства. В массе своей они вели себя спокойнее, поскольку переселялись целыми семьями, а не как в Америке, где рядом с большинством вновь прибывших холостяков не было женщин, чтобы усмирить их необузданный нрав. И земля была не такой плодородной, и возможности для частного предпринимательства не такими широкими, хотя Куломзин мечтал создать на юге Сибири несколько «маленьких Америк» — обширных территорий, отданных под производство зерна, как на американском Среднем Западе. Он даже предлагал прогнать казахов — кочевой народ, живущий за счет скотоводства, — с их земли и заселить ее мигрантами, но подобные идеи оказались неосуществимы.