Книга Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем общество лучше народа, который отказывается идти против немцев, устав от войны? Говорят, что из Минска отошло 27 поездов с болеющими солдатами. Говорят о монархическом заговоре, открытом в Москве или Петербурге. В типографии «Задруга» хотели конфисковать линотип. Анисимов поехал к Бончу, тот вышел к нему, как побитая собака, и сейчас же добился перерешения. Но местные исполнители не желают подчиняться. Они, впрочем, так неумело его (линотип) разбирали (10 часов), что возчики уехали, тогда они оставили во дворе и сказали, что завтра приедут. Пользуясь бумагой Бонча, рабочие поставили его мигом на место, и на следующий день те остались с носом – все пошло на пересмотр. Рабочие в типографии «Задруга» были все большевики – теперь нет ни одного.
13 февраля
Вчера вечером на собрании представителей различных общественных организаций (жалкие представители) ясно стало, что эти спасать родину не будут, они подыскивают оправдание тому, чтобы «радоваться» приходу немцев; все стремление сводится к обеспечению себе порядка и покоя в те немногие часы, которые будут между бегством Совета и вступлением немцев, если они действительно придут (у меня внутреннее чувство, что этого не будет). Говорила Кускова, что немцами поставлено еще два новых условия (кроме поставленных вчера: 1) оккупации Петербурга и Москвы. для правильной демобилизации и сбора контрибуции и 2) разоружения Красной гвардии – 1) оккупация до всеобщего мира, 2) переговоры с признаваемым всеми правительством, а не с народными комиссарами.
В Совете царит хаос: московский совет хочет отделиться от петербургского и, отказавшись от мира, защищать Москву. Там все время рабочие кричат своим вождям: «Предатели, продали» и т. д. Совет жаждет, чтобы пришел отряд в 300–400 человек, и то мог бы.
В штабе вчера Крыленко заявил на требование удаления пленных с железных дорог: «Еще рано!» Очевидно, все они или многие, продались, а между тем, по частным сведениям, эти пленные давно сорганизованы. Записалось в Москве по вчерашний день в Красную армию 13 000 человек, и часть их уже отправлена навстречу немцам, но часть их перешла из Красной гвардии, так что учесть наплыв трудно.
Кускова слышала, что Зиновьев, поехавший к немцам подписывать мир, арестован. Муравьев и Ермолов, как думали раньше, не одно лицо, теперь уже установлено (это). Муравьев ввел железную дисциплину в Одессе. Здесь Муравьев объявил, что офицеры восстанавливаются в своих правах, и на улицах уже ходят офицеры в погонах. Филатьев говорил, что Управа собирается и озабочена охранением жителей при анархии. Представители губернской земской управы заявили, что они тоже, хоть и свергнуты, но берут на себя охрану губернии и переговоры с немцами. Солдат, явившийся из Минска, говорил, что немцы расстреляли там Совдеп. Из-за новых условий мира с сегодняшнего дня введена военная цензура для газет и ни одна, кроме большевистских, не вышла.
Дума и губернская и городская управы постановили оставаться в Москве при оккупации. Учредительное собрание на частном совещании постановило, собравшись, назначить правительство национальной обороны и сложить свои полномочия.
С. слышал, что Савинкова Алексеев просто выпроводил с Дона под благовидным предлогом переговоров с чехословаками и поляками.
15 февраля
Вчера сообщили из биржевых кругов, что получено известие, что в Петербурге на улицах бой большевиков с монархистами, плюс военнопленные, которых большевики имели глупость, или подлость, вооружить. Арестована мирная делегация. Закрыт университет и восьмые классы гимназий, чтобы всех мобилизовать. Друцкой сообщил, что 200 офицеров сорганизовались в отряд и послали к Муралову делегатов с предложением своих услуг по борьбе с немцами. Их принял адъютант Аралов (Муралов уехал якобы) и заявил, что их предложение будет обсуждено, при этом они ставят условия: дать им вооружение, не вмешиваться в их стратегию и не включать их в Красную гвардию, а они обещают не принимать участия в гражданской войне.
«Почему вы не хотите с красногвардейцами?» – спросил Аралов. – «Это наши убеждения и об этом слишком долго говорить». На следующий день им сказали, что условия их принимаются, но нужен их список для изъятия нежелательных и еще надо к ним приставить комиссара. «Для сыска? – спросили офицеры. – Пожалуйста, но только, чтобы он не вмешивался в командование».
Из Петербурга приехали Вознесенский и Лурье – они говорят, что в Центральном комитете и городском комитете нашей партии (н. с.) возобладало мнение трудовиков, что надо идти к большевикам, и Пешехонов с Мякотиным заявили о выходе из Центрального комитета. В воскресенье потребовали пересмотра и единогласно пришли к решению первому, предложенному Мякотиным. Наверное, это из-за ареста Станкевича, который после первого решения Центрального комитета все же предложил свои услуги большевикам и был арестован. Толстой Павел Михайлович говорит, что Савинков очень хитрый, неискренний человек, что вся авантюра Корнилова была его рук делом, он интриговал против Керенского, чтобы взять власть в руки. Верховский же, с которым он тоже работал, – шалый демагогический человек, не разбирающийся в средствах и очень непосредственный. Сам Павел Толстой склонен к викжельству трудовиков. Вчера в нашем городском комитете опять та же тяжелая, невыносимая для меня картина – полный упадок духа, придумать, что делать, ничего нельзя, ибо доклады показывают, что нигде никто ничего не предпринимает, три дня не смогут собрать Союз защиты Учредительного собрания. Оно само не собирается, и все партии ускользают от переговоров. Говорил Лидов о том, что мы желаем немцев. Он их желает, потому что большевики его терроризировали. Но мы восстали против этого. Надо сознаться, что никто не знает выхода. Филатьев прямо говорит, что подъема в душе нет, и он это чувствует. Брюхатов, у которого сделалась чуть ли не истерика, говорил о том, что ничего нельзя сделать, чтобы избавиться от этого позора, потому что большевики своими издевательствами и измываниями уничтожили в нас душу. Кончилось заседание постановлением выразить консулам наш протест против сепаратного мира и напечатать в газетах обращение. Грустно. Оказывается, к.-д. еще не кончили обсуждение вопроса о монархии, на сегодня семь ораторов.
Сегодня передано по телефону из Военно-промышленного комитета в «Земгор» следующее: мир не заключен, решено защищать Петербург. Начальником назначен инженер генерал Величко, который был при Керенском. Состоялось какое-то соглашение с общественными организациями, и поэтому военно-промышленный комитет вызывал от Земгора приехать представителя, но как только здесь начинали спрашивать о политическом положении (в телефоне), голос со стороны говорил: «Положите трубку», и так несколько раз. Масса?[220] радуется немцам (Дерюжинский, например).
Долгорукий, Третьяков и Смирнов выпущены, их давно хотел выпустить Совет, но гарнизон сопротивлялся. Симсон встретил жандармского офицера с Александровского вокзала в штатском, очень весел и говорит, что через 5 дней они наденут форму и что все время получают жалованье и прибавки на дороговизну от Временного правительства.