Книга Принц-странник - Виктория Холт

Ее не было здесь, его милой, его мадам Бовэ. Возможно, и хорошо, что не было, так как он едва ли смог бы скрыть свою благодарную любовь к ней. Теперь он понял — и волна благодарности захлестнула его — что именно по этой причине ее нет здесь: она не хотела, чтобы он выдал себя! Она это понимала. Она была столь же нежна, сколь и мудра, она была скромнейшей и в тоже время самой сладостной женщиной на свете.

Он оглядел ассамблею. Он не будет танцевать с этой маленькой, худенькой кузиной. У него нет желания беседовать с этим ребенком сегодня вечером. Его обретенная мужественность овладела им. Сегодня вечером он был влюблен в женщин — всех зрелых женщин, понимавших толк в» сладостном грехе «. И он предложил руку герцогине де Меркер, старшей племяннице кардинала Мазарини, молодой, красивой матроне.

У Анны захватило дух.» Существовала одна вещь, всегда выводившая ее из состояния безразличия: нарушение этикета.

Это было невозможно! Людовик проигнорировал принцессу Генриетту. Королева встала и подошла к сыну.

— Мой дорогой, — прошептала она, — ты забываешься. Твоя кузина Генриетта здесь…

Король нахмурился: теперь он выглядел точь-в-точь как тот маленький мальчик, игравший щеколдой в монастыре кармелиток.

— Сегодня вечером, — сказал он, — я не желаю танцевать с крохотными девочками.

Генриетта-Мария почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Король пренебрег ее дочерью! Хорошо, Генриетта была еще молода, и она была такой худенькой — бедное, бедное дитя, конечно же, она ест недостаточно. Но потом, возможно, он сможет полюбить ее. А что делать сейчас? Это была настоящая катастрофа.

Она неуверенно встала и подошла к Анне Австрийской.

— Должна сказать вам, ваше величество, — сказала она. — Моя дочь не может танцевать сегодня. У нее боли в ногах. Для нее было бы очень нелегко танцевать сегодня. Я уверена, что его величество в курсе этого, и посему пригласил на танец герцогиню.

Анна ответила:

— Если принцесса не может танцевать, королю не следует танцевать сегодня.

Природная доброта, казалось, оставила короля. Воцарилась зловещая тишина. Все глаза были устремлены на королевскую троицу. Генриетта-Мария лихорадочно думала: сцена должна быть прекращена любой ценой! Иначе все это может закончиться их отлучением от двора.

Она твердо сказала:

— Моя дочь будет танцевать. Ну же, Генриетта!

Генриетта, красная от стыда и совершенно несчастная, подчинилась матери.

В первое мгновение король не шевельнулся, чтобы взять ее руку. Почему он, король, должен выслушивать распоряжения, в данном случае, с кем ему танцевать? Он больше не мальчик. Мадам Бовэ поняла это. Теперь это должен понять весь двор и весь мир тоже.

Он посмотрел на маленькую девочку рядом с ним. Он видел, как задрожали ее губы, прочел страдание в глазах. Он ощутил боль унижения в ее душе, и ему стало стыдно. Он ведет себя как испорченный мальчишка, а не как мужчина, которым он стал прошлой ночью.

Взяв руку своей кузины, он стал танцевать. Он не разговаривал с ней, но, видя, как она пытается сдержать слезы, легко пожал ей руку. Ему хотелось сказать: «Это не потому, что я не хочу танцевать с тобой, Генриетта. Это только из-за того, что я совершенно не настроен общаться с детьми».

Но он ничего не сказал, танец продолжался. Этой ночью принцесса Генриетта заснула в слезах.

Генриетта с матерью стояли в величественном Соборе Парижской Богоматери. Мать объяснила ей, что присутствовать здесь большая честь. Хотя надежд на восстановление королевской династии в Англии было очень немного, их все же пригласили на коронацию французского короля.

Надежд было мало, но Чарлз скитался по Европе, нигде долго не задерживаясь, пытаясь использовать любой, самый маленький шанс получить помощь от влиятельных монархов, имевших причины не любить лорда-протектора Англии. И всюду планы, планы, планы… Казалось, они никогда не станут реальностью. Тогда он вновь возвращался к игре в кости и своим женщинам. До Франции доносились слухи, что беспутство скитающегося английского двора приобретает беспримерный характер.

Генриетта ловила каждую весточку о нем, мечтая вновь увидеть любимое лицо. Каждый день она просыпалась с надеждой услышать какие-то новости о нем. В любом случае, бездельничая со своими друзьями, он, по крайней мере, не подвергал свою жизнь опасности.

В какой-то момент она нашла утешение своей разлуке с братом в волнующем общении с царственным кузеном. Но недавно все изменилось. Теперь она и ее мать большую часть времени проводили в уединении в Пале-Рояле, Шайо или Коломбо, прелестном домике около Сены, приобретенном Генриеттой-Марией для уединенной жизни. Там приятно было проводить жаркие летние месяцы. Жизнь протекала спокойно и тихо. Генриетта много училась, и ее образованность далеко вышла за рамки того, что требуется для леди ее ранга. Кроме как учиться, делать было нечего. Она еще больше похудела и по-прежнему росла слишком быстро, кроме того, она обнаружила у себя легкое искривление позвоночника. Сказать об атом открытии матери она не решалась: ей не хотелось добавлять новые заботя к бесчисленным горестям и печалям образцовой страдалицы. Генриетта знала, что мать хочет видеть ее полной, с румяными щеками и округлыми формами. Ей, дочери изгнанного из родной страны семейства, оставалась одна дорога — выгодно выйти замуж, но для этого следовало стать цветущей и прелестной, что сейчас казалось ей совершенно недосягаемым.

Иногда на нее находила страсть к работе, и тогда ее наставники и отец Сиприен не могли на нее нахвалиться. Ее знания росли, а ум оттачивался. В перерывах между занятиями она играла на лютне и клавикордах, а также практиковалась в пении. Она стала значительно лучше танцевать, используя «каждый случай, чтобы потанцевать одной или со служанками. Она хотела достичь совершенства, как это удалось Людовику. Ее стройность делала ее в танце особенно грациозной и изящной, а небольшой эффект позвоночника она научилась скрывать платьями, и только самые доверенные из служанок знали об этом недостатке.

Она во всем стремилась угодить матери, мечтая, что со временем станет самым блестящим умом двора; вот она сыплет остроумными репликами, и вот уже сам Людовик от души хохочет над аттической солью ее шуток. Эхо была чудесная мечта Она часто бывала с матерью в Шайо, и там ей удавалось развлечь королеву, пока та дожидалась настоятельницу монастыря и ее монахинь — дщерей Марииных. Те в один голос отмечали очарование, изящество и скромность девочки.

И вот теперь пришло приглашение принять участие в коронации. Генриетта-Мария была вне себя от радости.

— Выходит, про нас не забыли, — восклицала она. — Понимают они это или нет, но это было бы грубейшим нарушением этикета, не пригласить таких близких родственников!

Но Генриетта была уверена в том, в чем сомневалась мать, а именно: Людовик хотел видеть их на коронации, он, король, при всей надменности и высокомерии, больше всех при дворе переживал за них. Генриетта помнила, как он танцевал с ней и хмурился от неловкости за невольно нанесенное унижение. Ему было стыдно за свой поступок, и нетрудно было предположить, что он постарается загладить свою вину. Людовик принадлежал к тому типу мальчишек, которые, даже если им очень чего-то хотелось, даже если придворные подхалимы убеждали в безупречности его поведения, хотел тем не менее поступать так, как это правильно и его глазах.