Книга "Я" значит "ястреб" - Хелен Макдональд

И вдруг птица вновь на моем кулаке. Такое ощущение, что меня окунули в холодную воду. Не могу поверить, что Мэйбл вернулась. Я чувствую себя начинающей, дурочкой, ученицей, совсем как Уайт. Идиоткой. «Ничего, – говорит Стюарт. Он понимает, что я с трудом держу себя в руках. И в темноте я замечаю его белозубую улыбку. – Птица перевозбудилась. Да и темно становится. Но она вернулась, так ведь? Значит, день закончился хорошо». Я едва могу говорить. Хриплю что-то в ответ. В моих жилах бесится адреналин, и, идя к машине, я сомневаюсь, что смогу доехать до дома.

Вокруг темно и сплошная вода. Уайт промок до нитки. Тета нигде не видно. Уайт прикрепляет кусочки кроличьего мяса во всех местах, где бывал ястреб. Они сродни молитвам, разноцветным ленточкам, которые язычники привязывают зимой к веточкам деревьев. Руки Уайта кажутся совсем белыми на фоне блестящей зелени и выветренной коры дубов, на которых нет его птицы. Крольчатина кончилась. Приманить Тета нечем. Только печень осталась. Надо бы попросить миссис Уилер купить для него в Бакингеме кусок мяса. Уайт прислушивается, стоя у двери фермерского дома. «Собирающиеся в стаю грачи или одинокая ворона, если она сидит на сухом суку, тревожно елозит и каркает, почти наверняка указывают, что улетевший ястреб где-то недалеко», – читал Уайт у Блейна. Но ничего похожего он не видит. Потом вдруг раздается одинокое и громкое карканье. Вот оно! Шагах в двухстах от него вокруг верхушки дерева кружится ворона, посылающая проклятия птице, сидящей внизу. Это Тет. Он устроился на самой высокой ветке и издалека кажется совсем маленьким. Знакомая фигура с округлыми плечами, нахохлившись, еле держится под сильным ветром. Уайт бежит к дереву, останавливается под ним и начинает размахивать платком и как приманкой куском печени. А вода тем временем затопляет раскинувшиеся поодаль поля. Дождь льет на лужайки, аллеи, храмы и обелиски Стоу, а Тет сидит на дереве, надменный, нерешительный и совершенно промокший, потому что из-за постоянного поглаживания Уайта с его перьев сошел жировой защитный слой. Ветер треплет сук, на котором сидит ястреб. Птице неудобно. Очень неудобно. И Тет расправляет крылья, намереваясь слететь вниз к человеку с кормом в руке. Он оставляет сук, разворачивается в воздухе и начинает спуск. Сердце Уайта бьется сильнее. Ястреб подлетает все ближе. Но тут сильнейший порыв ветра подхватывает его под крылья, толкает назад, и ястреб, который еще не научился летать в бурю, уносится вместе с ветром и исчезает из виду.

В жизни человека бывает такой период, когда кажется, что в вашу жизнь постоянно входит что-то новое. Но потом в один прекрасный день наступает прозрение, и вы понимаете, что так будет далеко не всегда. Вы замечаете, что жизнь превращается в существование, полное пустот. Лишений. Потерь. Совсем недавно нечто было вполне реальным – и вот его уже нет. А еще вы понимаете, что надо выстраивать свое бытие среди этих утрат, хотя можно протянуть руку туда, где находились ваши пропажи, и почувствовать напряженную, сияющую беззвучность пространства, заполненного воспоминаниями.

В детстве мне повезло. До того момента, как однажды зимой я увидела смерть фазана в кустах живой изгороди, все, что я знала о смерти, было почерпнуто из книг – особенно из одной книги. И сейчас я смотрела на целую полку своих старых книг. Еще утром я забила машину коробками, усадила Мэйбл на присаду, устроенную на пассажирском кресле, и поехала к родителям на выходные. К родителям. Наверное, надо было сказать: к маме. Я оказалась у нее, потому что собралась переезжать. Один мой хороший друг предложил мне пожить в его доме, потому что он со всей семьей отправился на несколько месяцев в Китай. Я была им невероятно благодарна, но все равно меня крайне удручала мысль, что придется расстаться с моим прекрасным университетским домом. Коробки я сложила в гараже и теперь сидела с мамой на кухне, а Мэйбл бездельничала, загорала и чистила перышки на солнечной лужайке. Мы пили чай, предавались воспоминаниям, говорили о папе и о прошлых временах. Много смеялись. Я была рада увидеться с мамой. Но мне было нелегко. Мы сидели на стульях, на которых должен был бы сидеть отец, пили из чашек, из которых он пил, а когда я увидела его аккуратный почерк на записке, пришпиленной к двери черного хода, мне стало совсем худо. Совсем. Я убежала в свою бывшую комнату и села, обхватив колени, на маленькую кровать. Боль, похожая на существо с миллионом мелких зубов и когтей, раздирала мне грудь.

Я взглянула на верхнюю книжную полку. Там, пыльные и нечитанные годами, стояли книги о животных из моего детства. Как я их любила! Сколько в них было картин дикой природы, приключений, возможности скрыться от обыденности! Но одновременно я их и ненавидела. Потому что они всегда заканчивались плохо. Выдру Тарку из романа Генри Уильямсона загрызли собаки. Соколы умерли от отравления пестицидами. Человек с лопатой забил до смерти выдру из «Круга чистой воды», в повести Стейнбека стервятники выклевали глаза рыжему пони, молодого оленя в книге Марджори Роулингс «Олененок» застрелили, пес в «Старом брехуне» Фреца Гипсона умер. Как и паучиха в «Паутинке Шарлотты» Элвина Б. Уайта, и мой любимый кролик в «Обитателях холмов» Ричарда Адамса. Помню свой нарастающий страх по мере того, как в каждой новой книге про животных становилось все меньше непрочитанных страниц. Я предвидела, что случится в конце. И никогда не ошибалась. Поэтому, наверное, меня, восьмилетнюю девочку, ничуть не удивило, что Тет оторвался и пропал среди дождя и ветра. Я встретила такой конец с грустным смирением. Но он все равно был ужасен.

Впрочем, тогда я еще не дрессировала ястребов. И не знала, что такое утрата. Чувства Уайта были мне незнакомы. Теперь все иначе. Сидя на кровати, я ощущала такую тяжесть, точно целая гора навалилась на грудь. Впервые я осознала ту огромную пустоту, которая заполнила его ужаснувшееся сердце. «Удар был настолько оглушительный, настолько окончательный после шести недель неизменной веры, что оказался вне моего понимания. Такой будет смерть – нечто слишком огромное, а потому не способное вызвать сильную боль или даже обычное огорчение».

Сердце Уайта разорвано на части. Голубь в его руке застыл от ужаса. Вместо птицы он держит покрытый перьями железный комочек. Красный птичий глаз ничего не выражает, маленький клюв часто дышит. Собравшись с силами, Уайт бросает голубя в воздух в сторону сидящего на дереве ястреба. Голубь, которого он принес, чтобы ловить других ястребов в лесу – такова ирония судьбы, – поднимается все выше, таща за собой шнур. Тет, наклонившись, следит за голубем, точно гигантская хищная бабочка, потом отлетает и садится на другое дерево. Уайт тянет голубя вниз, на землю, подбирает, идет за Тетом, снова подкидывает голубя. Он ловит Тета на приманку, как рыболов щуку. Такое он проделывал уже несколько раз, и с каждым разом Тет спускается все ближе к голубю и к рукам ждущего его хозяина. Уайт наклоняется, чтобы поднять птицу с земли – голубь измучен, крылья распластаны, маховые перья такие мокрые, что напоминают ободранные карандаши. Уайт понимает, что эта перепуганная птица уже практически не может летать. Понимает, что, если он еще раз подбросит ее в воздух, то ястреб ее схватит. Один только раз. Но он не в состоянии это сделать. Он знает голубя. Он его приручил. Птица доверчиво сидела у него на пальце. Она была другом. А теперь ее мир разрушен. И это он, Уайт, разрушает ее мир. Какая изуверская жестокость! Больше нет сил продолжать. Он вспоминает пассаж из книги Блейна, где говорится о поимке спящих ястребов, прижимает к себе промокшего голубя и оставляет Тета одного под сумеречным небом. Затем возвращается с лестницей, веревкой, фонарем и удочкой для лосося, с помощью которой уже однажды снимал с дерева ястреба. Уайт стоит под деревом, дрожа и надеясь на успех, когда к нему на помощь подбегает Грэм Уилер, паренек Уилеров. Тет тут же взлетает с дерева и исчезает в темноте.