Книга Дитя огня - Юлия Крен

– Я должен остаться здесь? – спросил Аскульф.

Авуаза лишь пожала плечами.

– Возможно, Спрота узнала о том, кто такая Матильда, – снова заговорил Деккур. – Спрота бретонка. А если это известно ей, то известно также и Вильгельму.

– Если бы она об этом узнала, Матильды уже не было бы в живых. Думаю, Спрота даже не знает, кто такой Арвид.

– Что же мне теперь делать? – не унимался Аскульф.

Авуаза опустила глаза:

– Отдохни! Нам всем нужно отдохнуть!

– Глупости! – крикнул Деккур. – Даже если Матильда спряталась, нам следует искать союзников. Здесь, в Котантене, очень многие настроены против Вильгельма. И против Алена тоже. Большинство из них живет возле мыса Аг.

Авуаза слышала, что это место проклято, что здесь веют особо холодные ветра, что течения опасны для кораблей, а если не знать, где находишься, то можно подумать, будто ты на краю земли. Говорят, здесь поселились многие норвежцы вместе со своими рабами-кельтами, а значит, тоже язычниками.

– Эти люди требуют ни много ни мало – независимости от Руана! – воскликнул Деккур. – Мы можем этим воспользоваться.

– Не все жители этих мест настроены против графа Вильгельма, – осадил его брат Даниэль. – Воины из Котантена входят в число его личных стражников, потому что известны своей силой, храбростью и преданностью.

Откуда он все это знал? Разве он не провел долгие годы в одиночестве? Возможно, именно по этой причине Даниэль и обладал таким острым слухом, что мог различить даже самый далекий шепот, и ничего не забывал. Для раба единственным сокровищем были его знания.

– Это правда, – признал Деккур. – Некоторые люди из Котантена сражаются на его стороне даже сейчас, в битве за Монтрей. Но если они сражаются, то многие из них будут убиты, а их матери, отцы и сестры зададутся вопросом, стоит ли умирать за далекого христианского графа.

Следовало ли ей полагаться на материнские слезы? Власть можно получить или потерять, проливая кровь… но не слезы.

Как бы там ни было, Деккур прав в одном: им нужны союзники.

– Потеряв Монтрей, Арнульф Фландрский поклялся отомстить врагам, – сказал Аскульф. – В ближайшее время Вильгельм будет занят подготовкой к войне и не обратит внимания на то, что происходит здесь, в Котантене.

– Хорошо. Тогда нам нужно поговорить с людьми. Давайте проверим, насколько силен в этих местах зов свободы и смогут ли сегодняшние мальчишки завтра стать нашими воинами. Это все, что мы пока можем сделать.

– Значит, мы сдаемся, – мрачно заметил Деккур.

– Ждать и сдаваться – это не одно и то же.

Авуаза отвернулась и зашагала прочь. Деккур ничего не видел, однако она боялась, что он догадается, какие чувства ее обуревают.

Она ощущала не только усталость, истощение и изнеможение. Авуаза отчаялась. В последний раз она чувствовала себя такой слабой, когда умер он – мужчина с корабля-дракона, мужчина всей ее жизни. Христиане утверждали, будто ему явился святой Бенедикт, чтобы предупредить о скорой кончине. Что за глупости! Он убил бы Бенедикта своими руками – не важно, был тот духом или человеком из плоти и крови.

Язычники, в свою очередь, рассказывали, что в час его смерти разразилась страшная буря, а земля задрожала, разверзлась и поглотила его. Эти слова Авуаза тоже считала выдумкой, хоть и сожалела о том, что не видела его мертвое тело и не знала, где именно он похоронен. Возможно, его вообще не смогли похоронить, потому что он, как и многие другие убитые герои, принял облик животного: быка, орла или волка.

Когда она узнала о его смерти, Эрин попыталась ее успокоить, но Авуаза оттолкнула ее и закричала:

– Тебе он никогда не нравился! Ты никогда не верила, что я люблю его несмотря ни на что! Так не смей меня успокаивать!

Крик придал ей сил, но поскольку Эрин не проронила ни слова, Авуазе тоже пришлось молчать, разрываясь от боли.

Эта боль жила в ней до сих пор, хоть и стала тише. Авуаза смотрела на море. Оно было ровным, и лишь один острый камень возвышался над его поверхностью. Волны поднимались и обрушивались на него, но не причиняли ему никакого вреда.

Внутри Авуазы таилось нечто такое несокрушимое, что она смогла вынести эту боль, и такое твердое, что даже ненасытная смерть сломала зубы. Возможно, сейчас оно поможет ей преодолеть усталость и безнадежность, которые охватили ее, после того как Матильде снова удалось уйти. Авуаза не могла определить, на что похожа эта ее сила: на твердый, острый и отвесный камень или же на терпеливое, темное и глубокое море.

Глава 5

942 год

Мужчины брели, увязая по щиколотки в грязи. Несколько недель назад растаял снег, и Сомма вышла из берегов. Теперь уровень воды в реке снова уменьшился, дикий ревущий поток превратился в коричневую жижу, в которой плавали трухлявые бревна, однако земля еще не высохла.

Арвид стоял довольно далеко от берега и находился вне опасности, но в этот холодный зимний день мерз так же, как и остальные мужчины. Они делали вид, будто не замечают холода.

Война – это борьба, а мир – это ожидание. Мужчины ждали вот уже несколько часов, хотя и сомневались, что мир, который они должны были заключить сегодня, продлится долго, а не станет короткой передышкой перед следующими сражениями.

Во всяком случае, то, что Вильгельм, граф Нормандии, встречался с Арнульфом Фландрским здесь – на реке, где часто проводили переговоры или обсуждали вопрос о перемирии, – было хорошим знаком.

Не так давно Арвид уже стоял, ждал и мерз на берегу реки, но не Соммы, а Мааса. В тот день мир заключили король Оттон и король Людовик, которые разошлись во мнениях относительно Лотарингии. Вильгельм выступил посредником и напомнил обоим о том, что они, в конце концов, не могут позволить себе войну.

«Значит, вот что побуждает людей к миру, – думал Арвид и тогда, и сегодня, – не стремление к спокойной жизни, а осознание того, что для победы не хватает средств и нужно довольствоваться словами, которые, как известно каждому, уже завтра могут оказаться ложью».

Лучше всего это было известно самому Вильгельму. На его лице появились новые морщины, взгляд притупился, походка стала более напряженной. За мирными переговорами Людовика и Оттона последовал торжественный въезд в город, и люди приветствовали не только коронованных особ, но и графа Нормандии. Франки, саксы и норманны вместе пили медовое вино. Над шутками саксов громче смеялись норманны, поскольку их языки были похожи и они понимали друг друга лучше.

Сегодня не смеялся никто. После заключения мира не будет торжественного въезда в город. Никто не станет размахивать венками перед правителями, а женщины не вплетут в волосы яркие ленты в честь праздника. Перемирие было таким же серым и холодным, как этот зимний день, а противниками двигало не желание сделать мир лучше – они просто слишком устали, чтобы продолжать войну.