Книга Дитя огня - Юлия Крен

– На свадьбе Герлок присутствовали монахи из Пуатье, которые остались в Нормандии. Аббат приказал им отправиться в Жюмьеж и помочь в восстановлении монастыря. Старейшего и мудрейшего из них зовут Мартин. Он сменит Годуэна на посту настоятеля.

Арвид уже слышал эту новость и удивлялся тому, как мало она его волновала. Только теперь он задумался о чувствах, которые испытывал Годуэн, узнав, что ему предпочли кого-то другого. Даже если его это и унизило, он наверняка, как обычно, промолчал, успокаивая себя тем, что монахи из Пуатье принесли с собой много денег, а значит, Жюмьежский монастырь вернет себе былое величие гораздо раньше.

– Господь отблагодарит всех, кто приложил к этому руку, – пробормотал Арвид, – монахов, Гильома Патлатого, вас…

– Я так устал, – резко перебил его Вильгельм.

Арвид удивленно поднял глаза. Разве возможно, чтобы граф не разделял волнения своих воинов? И чтобы в его взгляде отражались скорее боль и отвращение?

– Однажды, – продолжил Вильгельм, – однажды, когда Ричард вырастет, я уйду в Жюмьежский монастырь, чтобы провести там старость. Именно это я сказал аббату Мартину.

– И что же он ответил?

Вильгельм принялся рассматривать свои ладони.

– Что Бог послал меня в этот мир для того, чтобы я был графом, а не монахом. И что я не должен испытывать судьбу. Но я думаю… если я довольно долго буду графом, и к тому же хорошим, то в какой-то момент судьбе этого будет достаточно.

Арвид внимательно посмотрел на Вильгельма. Значит, именно это было истинной причиной его готовности выступить против Арнульфа? Не стремление восстановить справедливость, а лишь желание доказать всем, что он могущественный граф и достойный сын своего отца?

Внезапно Арвида охватило чувство, которого он не знал до сих пор, – сострадание. Он ощутил единение, порожденное их с Вильгельмом общей тоской по душевному покою и избавлению от внутренних противоречий.

– Ты можешь пойти с ними, – нарушил тишину граф.

– С кем? – в недоумении спросил Арвид.

– С монахами из Пуатье. В Жюмьежский монастырь. Я знаю, что ты, как и я, мечтаешь жить там. Но тебе, по крайней мере, не придется ждать этого долгие годы…

Раньше Арвид надеялся услышать эти слова и злился из-за того, что они не звучали и что Вильгельм, казалось, не видел, какие страдания причиняет послушнику пребывание в замке, а может быть, и видел, но не хотел дарить ему то, чего был лишен сам. Теперь послушник просто не мог принять такой подарок: прежде всего, он чувствовал, что недостоин этого. Он слишком много выпил, подрался с Йоханом, совершил распутство с Матильдой и не раскаялся во всем этом. И именно сейчас, когда у него накопилось столько же грехов, сколько грязи под ногтями у крестьянина, он должен вернуться в Жюмьежский монастырь и принести обет?

– Я останусь с вами, – быстро ответил Арвид, боясь, что может передумать.

Лицо Вильгельма прояснилось, и угрызения совести стали мучить юношу еще больше. Очевидно, граф был уверен, что послушник подавляет свое истинное желание из преданности ему, а не от презрения к самому себе. Но, возможно, именно поэтому он мог дать Вильгельму то, чего не смог предложить Матильде и отсутствие чего наверняка и стало причиной ее бегства из Руана, – сочувствие, не запятнанное смущением, нерешительностью, сожалением, страхом перед самим собой и безудержной яростью, вызванной этим страхом.

Сбежала. Матильда снова сбежала.

Он считал, что во время свадебного торжества легко сможет подобраться к девушке и, воспользовавшись ее странным поведением, выманить ее из замка.

Все было продумано, цель находилась у него перед глазами, в воздухе витала надежда на то, что, после того как он выполнит распоряжение Авуазы, его жизнь изменится к лучшему. Но в итоге он, как и в Лион-ла-Форе, потерпел неудачу.

Тогда Матильду спас Арвид, а сейчас – этот воин, Йохан. Теперь она уехала в Байе или Фекан, а там схватить ее не удастся. Это было бы слишком опасно. Оставалось только ждать – недели, месяцы, а может быть, и годы.

Аскульф яростно топнул ногой.

Это ожидание не имело ничего общего с напряжением хищника, подстерегающего добычу, с нервной щекоткой, которую он при этом чувствует, с желанием затянуть нити потуже – оно предвещало лишь безделье и скуку.

Они двигались дальше на запад и наткнулись на отряды противника, а повернув назад, снова чуть не встретили врагов. Тогда они убежали вглубь страны, несколько недель мерзли под темными кронами деревьев и наконец вернулись к побережью. Врагов там не оказалось, но надеяться на то, что так будет всегда, не приходилось.

– Возвращаемся на восток, в сторону Нормандии, – приказала Авуаза.

Вскоре начался дождь, серой стеной отделивший от них море. Когда они прибыли в Котантен, западную провинцию Нормандии, впервые за много лет оставив Бретань, солнце все еще не показалось. Авуаза не обращала внимания ни на сырость, ни на чужую землю. В Котантене было много язычников.

Солнце так и не вышло из-за туч, но дождь закончился, воздух стал чище, а вид моря успокоил женщину, хоть и не придал ей сил. Долгий путь и постоянный голод измучили ее, и она чувствовала полное изнеможение. Даже если вслух Авуаза упорно утверждала обратное, она не могла вечно ждать, что положение дел изменится к лучшему.

Когда ее люди кое-как соорудили вал, к ним после долгих скитаний наконец присоединился Аскульф. У него тоже были впалые щеки, а от перенесенных невзгод он как будто стал у́же в плечах. Когда он пришел к Авуазе за новым распоряжением, у него слипались глаза.

«Ложись спать! – больше всего хотела приказать ему она. – Матильда скрывается в Байе или в Фекане. Какая от тебя сейчас польза, если ты все равно не сможешь выполнить мои приказы?»

– Поверь мне… У меня не было возможности ее схватить… Она провела в Руане мало времени. Слишком мало.

Авуаза молчала. Возмущение, на которое у нее не хватало сил, высказал другой человек.

– Слабак! – громко воскликнул Деккур.

– Кроме Арвида, ей помогало много других людей.

– Интересно почему, – проворчал Деккур и обратился к Авуазе: – Может, кто-то знает ее тайну и пытается не допустить того, чтобы чужой человек, такой как Аскульф, подобрался к Матильде слишком близко? Ты всегда говорила, что об этом никому не известно.

Авуаза помедлила.

– По крайней мере, ни одному мужчине, – произнесла она наконец. – Я не подумала об этой ненавистной предательнице и о ее ребенке. Черт возьми, мне нужно было убить ее! Я всегда догадывалась, что она не на нашей стороне, а на стороне этой проклятой…

Авуаза осеклась, не в силах произнести это имя.

И зачем она тогда проявила милосердие и не уничтожила всех, кто восстал против нее, а также их детей и внуков?