Книга Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас

– А ты что думаешь, Пинк?

Я вздрогнула: меня отвлекли от попытки тщательно запомнить эту беседу для дальнейшей записи ее в дневник.

Нелл однозначно права в одном и только в одном: опять эта рифма «думай, Пинк», ну в самом-то деле! И все-таки моим скромным мнением интересуются, и я его непременно выскажу, пусть оно и не по нраву моей наставнице.

– Я считаю, что улики, оставленные Джеймсом Келли, представляют собой отличный след. И очевидно, теперь необходимо перейти к жестокому убийству молодой девушки в Праге, на которое обратил внимание и Годфри. Что касается Голема, пражского глиняного истукана, который вроде бы воскрес как раз вовремя, чтобы совершить свое последнее грязное дельце, для меня он скорее выглядит притянутым за уши козлом отпущения. Но все же он действительно каким-то образом связан с появившейся и в Париже, и в Лондоне дурацкой фразой о евреях, которых якобы нельзя обвинять зазря или что-то в этом роде. Следуйте за Потрошителем, и мы найдем Годфри и Нелл. Если, конечно, они еще живы. Вот что я думаю.

Мое решительное мнение, возможно, и не встретило безоговорочной поддержки, но определенно заставило Ирен и Квентина задуматься.

Глава восемнадцатая

Крещение в теплых водах

Молодой немецкий джентльмен признался ей, что однажды изрядно оскорбил важную местную семью, произнеся слово «корсет» в присутствии дам.

Миссис Фрэнсис Троллоп. Повседневные нравы американцев

Когда Годфри удалился, я погрузилась в тревожное оцепенение, которое лишь с большой натяжкой можно описать как освежающий сон. Я постоянно просыпалась, словно сама мысль о забытьи представлялась мучением, но спустя мгновение вновь стремительно обрушивалась с обрыва сознания в тяжкую полудрему наяву.

В один из этих туманных промежутков кто-то пришел и ушел, так и не замеченный мною. Очнувшись в следующий раз, я обнаружила стоявшую передо мной на потертом турецком ковре гигантскую купель, над латунным ободком которой поднимался пар.

После некоторой возни под простыней, которой меня накрыли, мне удалось расстегнуть и снять все юбки, и теперь их истерзанные оборки осели вокруг лодыжек подобием грязно-серой пены. Я все еще лежала на жестком полурасстегнутом корсете, поскольку была слишком слаба, чтобы вытащить его из-под себя. Не пострадали только самые крепкие и надежные мои спутники: прогулочные ботинки и многочисленные брелоки на серебряной цепочке-шатлене. После долгих мучений и клетчатая шляпка, так подходившая к моему наряду, слетела на ковер осенним листом.

Вид горячей ванны вдохновил меня на запредельный подвиг: я вознамерилась выбраться из постели, оставив за собой все белье в одной неаппетитной куче: так змея сбрасывает кожу. К тому же я все еще была закутана в ночную рубашку, которую принес Годфри. Я старалась даже двигаться по-рептильи, несмотря на мою нелюбовь к этим созданиям. Я не шла, а ползла к заветному оазису чистоты, который манил меня, словно мираж в раскаленной пустыне.

Чтобы себя подбодрить, я думала о Квентине Стенхоупе, который, спасаясь от резни в битве при Майванде, ползет в полубессознательном состоянии через афганские дюны.

Благодаря столь яркому примеру стойкости мне наконец-то удалось добраться до теплого медного резервуара. Сейчас мне совсем не помешал бы помощник, но я верила словам Годфри, что не следует прибегать к услугам местных.

Окна, арочные готические рамы которых были распахнуты, словно крылья ангела на фоне небесно-голубого неба, говорили о том, что помещение находится на изрядной высоте, откуда способна сбежать разве что ящерица, иначе зачем насмехаться над заключенными, оставляя без охраны такую заманчивую лазейку.

Ящерица. Меня передернуло. Почему я постоянно думаю о несчастных ползучих тварях? Возможно, потому, что и сама мало чем отличаюсь от столь низменной формы жизни?

Сделав над собой усилие и встав на колени, я с благодарностью вдыхала чистый горячий пар, стелющийся по воде. Кто-то нагрел ее, прямо скажем, по-королевски.

Дрожа, я попыталась наконец принять вертикальное положение – ну или почти вертикальное. От титанических усилий колени у меня тряслись, а бедные ребра горели, будто по ним колотили раскаленной кочергой.

Я подтянула широкую ночную рубашку повыше и перешагнула через бортик купели. Медленно погружаясь в воду, я одновременно расправляла подол по краям ванны наподобие тента: не могу же я сидеть голышом перед открытыми окнами, даже если заглянуть в них способны только облака и ястребы. Я вовсе не чувствовала себя в безопасности в этом орлином гнезде из камня и дерева. Самый ужасный момент своей жизни я должна пережить без единого свидетеля, будь то даже мышка из норки в стене.

Пар обволакивал и согревал. Сначала вода обожгла измученную кожу сотней игл, но вскоре принесла успокоение. Я заметила на коврике огромный медный кувшин для воды и кусок желтого мыла с острыми краями, по размеру подходящий для ладони великана.

Даже с того места, где я сидела, можно было различить на поверхности куска мыла пятна грязного налета с темными пузырьками по краям. Кто знает, что за мерзкий тип пользовался им до меня? Тем не менее бесчисленные раны и порезы нужно промыть, а чужая грязь быстро сойдет в воде. Преодолевая брезгливость, я потянулась – ой! – за мылом, чтобы сполоснуть его.

Вскоре оно стало чище, и я принялась намыливать руки и ноги. Кусок был такой грубый и с такими острыми краями, что не раз заставил меня поморщиться. Через некоторое время по воде, как по небу за окном, поплыли сероватые мыльные облачка.

Я выскользнула из ночной рубашки и оставила ее висеть расправленной по краям купели. Затем я зажмурилась, задержала дыхание и нырнула с головой.

Гладь молочно-мутной воды сомкнулась надо мной теплыми волнами шелковых простыней. Нежный покров скрыл меня от любых недобрых взглядов. Всплыв, я принялась ожесточенно снова и снова намыливать прискорбно спутавшиеся волосы – один, два, три раза… Когда я наконец завершила омовение, поверхность воды устилал кучерявый покров мыльных пузырьков.

Оглядевшись еще раз, я заметила большой кусок грубой сероватой ткани прямоугольной формы. Будем считать, что это полотенце.

Я начала закутывать в него голову, руки и торс, пока не обернулась вся целиком, затем поднялась на все еще слабые ноги в быстро остывающей ванне и снова натянула на себя ночную рубашку.

И вот я уже орошаю ковер стекающими с меня каплями. Благопристойно прикрытая и теоретически чистая, я принялась ходить взад-вперед, надеясь, что это поможет мне быстрее высохнуть, и во время очередного поворота мне попался на глаза спрятанный в темном углу туалетный столик с зеркалом над ним.

Синяки и царапины жгло от мыла и воды, но я недолго боролась с искушением подойти к зеркалу, чтобы провести инспекцию принесенного ущерба. Осторожно приподняв сначала один край ночной рубашки, потом другой, я изучила отражение и ахнула, обнаружив уродливые красно-фиолетовые пятна от корсета и не менее отвратительные огромные синяки и кровоподтеки цвета заката над морем.