Книга Финальный аккорд - Кевин Алан Милн

– Потому что, имея мою гитару в своем распоряжении, с того момента как ты уехал в колледж, ты, как никто другой, заслуживаешь знать правду.

– Правду?

Торжественно кивнув, он сказал:

– Вот именно. Правду о Карле.

Я должен признаться, что последнее немного заинтриговало меня. Но моя голова уже была занята другим. Мне давно было пора уходить.

– Извини, дедушка. В другой раз.

Он удостоил меня еще одним взглядом крайнего разочарования. Но потом начал улыбаться, словно только что подумал про что-то приятное. С огоньком в глазах он пробормотал:

– Да… в другой раз.

Затем он отпустил меня коротким взмахом руки. Я загрузил пожитки в багажник автомобиля, но перед отъездом вспомнил, что мне понадобится еще одна вещь в больнице.

– Соскучился по мне, не так ли? – усмехнулся дедушка, когда я зашел обратно в дверь.

– Как бывший заключенный скучает по тюрьме, – пробормотал я. Мой портфель был там, где я и ожидал его найти, в моем кабинете. Я удостоверился, что его содержимое все еще на месте, и потом повернулся, чтобы выйти из комнаты. Когда я подошел к двери, то заметил на стене пробковую доску Анны. Я почти никогда не утруждал себя тем, чтобы рассматривать, что она на ней помещала, но на этот раз одна фотография на доске привлекла мое внимание. Это было школьное фото класса Хоуп. На нем в заднем ряду стояла хорошо знакомая фигура практикантки. Фотография была прикреплена к листу бумаги. Я сдернул их вместе с доски и сначала внимательно посмотрел на Эшли Мур, а потом на записку. Это было письмо от учителя, в котором подводились итоги прошедшего учебного года. Также в нем содержались пожелания ученикам и их родителям провести хороший отдых летом. Но самым значительным в письме был постскриптум.

«P.S. Мисс Мур и я хотели бы получить от вас известия в течение лета! Пожалуйста, напишите нам по следующим адресам».

Это было как дар Божий. Адрес студентки колледжа, с которой я сегодня встречался!

На меня вновь нахлынул гнев. Было много вещей, которые я все еще хотел сказать Эшли для того, чтобы она страдала из-за того, что натворила.

Захватив портфель, я сел в машину, забил адрес в навигатор и нанес семейству Мур неожиданный визит. То, что произошло дальше, было, двумя словами, достойно сожаления. Понятным, я думаю, но прискорбным. Я поехал к дому Муров, кричал возле него, пока все не вышли наружу, и отчитывал Эшли, пока ее не начало трясти от страха. Тогда я раскрыл портфель, в котором, как они посчитали, у меня был пистолет, и показал молодой женщине, как выглядят настоящие записки. И только потом, поняв, что выхожу за рамки рационального поведения, я поехал обратно в больницу, чтобы быть с Анной.

Когда я вошел в палату, аппаратура, которая все еще поддерживала в ней жизнь, продолжала издавать резкий неприятный звук. Я заплакал от чудовищного количества травм на ее теле. Но я хотел помочь, поэтому сел рядом с ней и разговаривал с женой в течение нескольких часов. Я рассказывал, как сильно ее люблю и как сожалею о случившемся. Потом я начал читать вслух некоторые ее записки, которые она писала мне на протяжении многих лет, надеясь, что, возможно, у нее что-то вспыхнет в мозгу.

Я умолял Анну ответить мне, но ничего из того, что я говорил или делал, не могло вернуть ее оттуда, где она сейчас была.

К десяти часам я почувствовал последствия последних сорока восьми часов, в течение которых я почти не спал. Это заставило меня задаться вопросом, не устала ли Анна тоже, ведь, по словам врача, кома на самом деле не является сном. Я последний раз проверил, что ее грудь продолжает подниматься вверх и вниз от притока воздуха, который поступал через респиратор. Тогда я пожелал ей спокойной ночи, свернулся калачиком под одеялом в кресле, которое в мое отсутствие поставили в палате, и выключил свет.

Десять минут спустя, когда я уже клевал носом, я услышал незнакомый звук, доносившийся из коридора. Я замер и начал прислушиваться. Шарк-шарк-тук. Шарк-шарк-тук. Звук становился все громче, а затем резко прекратился рядом с палатой. Я остался лежать совершенно неподвижно, когда дверь открылась и вошел «звук». Шарк-шарк-тук. Шарк-шарк-тук. Врачи и медсестры до этого тоже приходили и уходили весь день, и я провел достаточно много времени в больницах во время всех беременностей Анны, чтобы понимать, что они и ночью будут приходить. Я знал, что самое лучшее, что можно сделать посреди ночи, это просто не обращать на них внимания. В редких случаях персоналу иногда хочется остаться и поговорить.

Поэтому, когда шарканье остановилось рядом со мной, я сделал вид, что все еще сплю, подозревая, что за мной наблюдают. Когда источник шума направился к Анне, я покосился одним глазом, чтобы постараться разобрать, кто это был. Если бы я уже не лежал, то при виде дедушки, стоявшего прямо передо мной в палате, я бы упал как подкошенный от удивления. Источником ритмичного стука была его старая верная трость. В голове не укладывалось, как он сумел попасть в отделение интенсивной терапии после приемных часов, но вот он здесь. Его темная, сгорбленная фигура направляется к свободному стулу рядом с кроватью Анны. Под мышкой у него зажата старая деревянная коробка. Какая-то часть моего «я» хотела включить свет и сказать, куда ему можно пойти. Я не приглашал его, и даже если бы сделал это, он все равно нарушил бы правила больницы. Но это был дедушка Брайт, человек, который вырастил меня, кто взял к себе домой, когда я был ребенком. Я даже представить себе не мог, что он в состоянии сделать что-то злонамеренное или обидное. Если он подумал, что необходимо совершить визит в затемненную больничную палату Анны среди ночи, то я хотел знать почему. И самый простой способ узнать это – просто «спать» в кресле и наблюдать, что будет дальше.

Интерлюдия

Глава 18

Дедушка пересек комнату и сел на стул рядом с Анной, а затем наклонился и поставил деревянный ящик у своих ног.

– Привет, молодая леди, – сказал он мягко, как будто она действительно слышала его. – Спорим, ты не ожидала увидеть меня здесь сегодня вечером, странно, не так ли? Похоже, твой муж вырубился. Ты бы видела его подростком. Этот мальчик мог проспать все что угодно. Даже школу, насколько я помню.

Он медленно повернул голову в мою сторону. Я быстро закрыл глаза, прежде чем дед успел заметить, что я наблюдаю за ним.

– Очень жаль, – продолжал дедушка. – Я действительно хотел поговорить с ним.

Он повернулся еще раз, и я снова открыл глаза. Чуть сдвинувшись вперед в кресле, дедушка ухватился за верхнюю рейку кровати Анны, чтобы не упасть.

– Анна, Итан никогда не упоминал, что я воевал во время Второй мировой войны? Раньше, когда он был меньше, он все время расспрашивал меня про это. Надо сказать, что я никогда не посвящал его в подробности. В общем, я был, пожалуй, более скрытный в своих рассказах о службе в армии, чем это следовало. Все в семье в то или иное время расспрашивали про мои испытания. Были вещи, которыми мне хотелось бы поделиться и, вероятно, надо было бы, но они бы привели к дополнительным вопросам, в которые я не хотел бы углубляться. Поэтому я молчал про все, что мне пришлось пережить. Дело в том, что я старею, – тихо хихикнул он. – Нет, я стар, и уже давно. Я не буду жить вечно. Прежде чем я уйду, я хочу, чтобы моя семья узнала… обо мне. Обо мне и войне. Я больше не хочу ждать, чтобы сказать детям, через что я прошел, потому что тогда будет слишком поздно для сложных вопросов. Отчасти именно поэтому я приехал сюда в Калифорнию. Итан и я во многом похожи, и я думаю, что из всех моих детей и внуков именно он может извлечь наибольшую пользу из моего опыта. Но ты же знаешь, твой муж упрям, как осел. Он отказался, когда я ему это предложил.