Книга Вечный хранитель - Виталий Гладкий

«За что их, бедных?..» — вопрошали одни, настораживая уши. «За измену…» — отвечали другие, более осведомленные. «За то, что набили морду какому-то иноземному полковнику. Солдат мордовал, гад. Пятерых до смерти палкой забил…» — разъяснил кто-то суть дела, и сразу же в толпе началось шевеление. Это к правдолюбцу пробирались фискалы тайной канцелярии. Но народ не подвинулся и на миллиметр, и служебное рвение разбилось о молчаливое сопротивление толпы.

Наконец указ был зачитан и по толпе пошел тихий шум, в котором слышалось: «Должны помиловать… Знамо, помилуют. Молоденькие какие… Тот, что справа, совсем вьюнош…» А стоявший рядом с Фанфаном мужик, явно работного звания, злобно процедил сквозь зубы: «Как же, помилуют… держи карман шире. Ждите… дураки! Они ведь русские. Это к немчуре всякой снисхождение…»

Едва он это проговорил, как все дружно сняли шапки и над площадью повисла мертвая тишина. Даже воробьи перестали чирикать, как показалось Фанфану.

Увы, указа о помиловании осужденные не дождались. Первым лег на плаху офицер, который был явно не в себе. Он словно одеревенел, даже шагу не мог ступить, и палач буквально швырнул его на колоду. Кто-то из судейских взмахнул белым платком, палач опустил топор, и над площадью пронесся единогласный стон.

Затем пришла очередь второго. «Посторонись, милостивец! — сказал он палачу с прозрачной улыбкой. — Я сам лягу…» Палач что-то буркнул в ответ, примерился, рубанул топором да так ловко и сноровисто, что успел схватить отделенную от туловища голову за волосы. С каким-то непонятным, отчаянным вызовом он поднял ее на уровень груди, кровь с перерубленной шеи хлынула широкой струей, и толпа дружно ахнула. Люди, до этого с жадным интересом созерцавшие кровавое действо, в страхе и смущении попятились назад и начали расходиться.

Площадь быстро опустела; возле помоста остались лишь солдаты и повозка, на которую погрузили тела казненных офицеров. Палач в глубокой задумчивости вытер руки о кусок холстины и принял от помощника кубок, доверху наполненный водкой. Он выцедил его не торопясь, длинными глотками, словно это был квас.

Когда кубок показал дно, палач занюхал водочный дух хлебной коркой, истово перекрестился, сказал: «Прости, Господи!», и подошел к одному из чиновников, чтобы получить плату за свою работу.

Опустив голову, мрачный Фанфан тоже побрел прочь. Казнь произвела на него огромное впечатление; неокрепшая душа мальчика была наполнена горечью и непонятной печалью. Он не знал этих двух офицеров, мало того, они были русскими; и тем не менее острая жалость к несчастным заполнила все его естество.

Задумавшись, Фанфан неожиданно наткнулся на иностранного шкипера в зюйдвестке и порядком изъеденных морской солью ботфортах. Он был бородат, курил трубку и смотрел на мальчика с каким-то странным выражением. Приглядевшись к его обветренному загорелому лицу, по которому блуждала легкая улыбка, Фанфан едва не вскрикнул от изумления. Перед ним стоял Винтер!

Глава 13

Глебу приходилось бывать на поминках, но подобных тем, что жители Жмани затеяли на девятый день после смерти бабы Глаши, видеть ему не доводилось. Вся деревня собралась над речкой — там была обширная ровная площадка — в нарядах, которые больше соответствовали какому-нибудь светлому празднику. Посреди площадки (или Светлой Поляны, как называл это место Антип) был разложен костер, над которым на вертеле запекался упитанный бычок весом эдак килограммов на двести, которому исполнился самое большее год.

Столов не было, всю снедь (жареную рыбу, коржи, похожие на лаваш, соленые грибы, свежие овощи, зелень) разложили на пестрых ковриках, а чтобы сидеть на земле было мягче, принесли сложенную в несколько раз кошму. Затем мужики выкатили бочку кваса и бочку вина, поставили их на козлы, и напитки весело зажурчали в две большие братины, откуда их черпали серебряными ковшиками на длинных ручках и разливали в деревянные чаши, выдолбленные из капа и украшенные резным орнаментом.

Глеб попробовал вино и едва не поперхнулся от удивления. Он ожидал что-то простенькое, какой-нибудь рислинг или портвейн, а в бочке оказалось вино густое, выдержанное, с незнакомым вкусом и ароматом. Тогда Глеб присмотрелся к бочке, откуда его наливали, и тихо ахнул — на ее донышке ясно просматривались цифры «1910».

Неужели в бочке вино 1910 года?! С ума сойти… Глеб снова отхлебнул маленький глоточек янтарной жидкости, пытаясь, как настоящий дегустатор, определить хотя бы название вина. Увы, его познаний в этом деле явно не хватало. У вина был виноградно-цветочно-медово-клубничный привкус, который хорошо сочетался с легкой терпкостью. В конечном итоге Глеб как представитель новой цивилизации, буквально помешанной на добывании житейских благ, вынужден был констатировать, что марка вина не поддается определению, но на винном аукционе оно стоило бы бешеных денег.

Махнув рукой на все эти мелочи, Глеб выпил чашу до дна и почувствовал, как по телу пошла теплая мягкая волна, а вместе с ней появился и зверский аппетит. Ему отрезали добрый кус печеной говядины, и Тихомиров-младший по-волчьи вонзил свои крепкие зубы в сочную горячую мякоть, которая пахла какими-то ароматными приправами. Наверное, тушу бычка перед установкой на вертел нашпиговали специями.

Жук, который сидел рядом, пил, ел да помалкивал. Его будто переклинило. Куда и девалась природная живость «черного» археолога, которому и сам черт не брат. Что касается остальных участников поминок, то с каждой выпитой чашей у них только прибавлялось веселья. Казалось, они не скорбят, как полагается в таких случаях, а радуются, что их покровительница отошла в мир иной.

А еще Глеб заметил, что среди жителей Жмани совсем нет мальцов и подростков, хотя некоторые мужики и бабы были вполне детородного возраста. Неужто юное поколение они держат взаперти? Чтобы пришлые люди не сглазили.

Незаметно рассматривая местных аборигенов, Глеб вдруг почувствовал, как его словно укололи в мягкое место. Он даже привстал от неожиданности. Напротив него сидел мужик с сумрачными глазами. Он был одним из немногих, кто пребывал в мрачном настроении. Мужик ел и пил, почти не поднимая головы, и Глеб мог созерцать лишь копну тронутых сединой волос и кончик его длинного носа.

Но в какой-то момент мужик поднял голову и бросил в сторону Глеба взгляд, полный ненависти. Тихомиров-младший невольно вздрогнул. И словно прозрел. Перед ним сидел тот самый тип из ресторана «Королевский двор», который носил лихо закрученные усы и эспаньолку! И Глеб наконец вспомнил, где и при каких обстоятельствах он видел этого мужика.

Это был убийца, который пытался зарезать Антипа! Да, точно, он! Глеб не мог ошибиться. Сцена нападения на Антипа, которую Глеб наблюдал на экране монитора, все время стояла у него перед глазами. Интересно, почему он не распознал убийцу в ресторане? Его будто на время переклинило.

Выждав какое-то время, взволнованный Глеб встал из-за поминального «стола» и подошел к Антипу. Тот как раз беззаботно балагурил с молодой женщиной, которая была одета в старинный русский сарафан, а на голове у нее красовался кокошник, расшитый разноцветным бисером. Она посмотрела на Глеба добрыми глазами, приятно улыбнулась и отошла в сторону, моментально поняв, что мужчинам есть о чем поговорить.