Книга Молния Господня - Ольга Михайлова

— Важна концентрация… — задумчиво пробормотал Джеронимо. — В Болонье мне один парфюмер показывал удивительное вещество. В чистом виде смердящее, как выгребная яма. Но сильно разбавленное, оно пахло белым жасмином… Ну, и что ты сделал?

Желваки заходили на впалых скулах Элиа, словно он перемолчал нечто непереносимое. Он тогда просто тихо ушёл. Его всегда тянуло к этой женщине, но теперь он въявь избегал её. Несмотря на приглашения, не приходил. Даже видеть её не хотел, но порой всё же думал, что… может быть… А что может быть? Элиа обречённо махнул рукой. После она, ничего не понимая, предприняла попытку объясниться. Это было уже после смерти Леони и Толиди. Он бросил ей в лицо обвинение. Она отрицала всё начисто, говорила, что вообще не слышала ни о каком «Giocoso lupetto»! Это же надо…

Он в ярости хлопнул дверью.

Джеронимо хотел было спросить, почему Элиа, излагая ему обстоятельства дела, скрыл факт доноса, пришедшего к Гоццано, но, не успев открыть рот, понял всё сам. Где кончается благородство — и начинается укрывательство мерзости и потворство греху? — это вопрос Духа. Но фактически самому подставить свою, пусть и бывшую любовницу под расследование инквизиции? Джеронимо понял Элиа. Леваро — умён, но греховные помыслы и блудные деяния привели его к бездне отчаяния. Самые развесёлые шуты и остроумные фигляры теряют в таких провалах свои бубенцы… Элиа выбрался — с ободранной до крови душой и саднящим от боли сердцем. И — молчал, уже не столько покрывая свой грех, в коем каялся до воя, сколько желая просто забыть всё…

Вианданте тяжело вздохнул. Элиа полушёпотом спросил:

— Ты… веришь мне?

Джеронимо поспешно кивнул, оценив не столько искренность, сколько истинность рассказа, открывшую разверзшуюся под ногами несчастного Элиа бездну отчаяния. Аллоро был прав. Но то, что Леваро сам понял и осознал, освобождало Вианданте от необходимости подбирать анаграммы и прикрывать суть смешными эвфемизмами.

— Да, она, и вправду, там побывала, — безмятежно заметил он, — иначе была бы жива. Правда, есть нечто, чего я всё же не понимаю, просвети меня, — инквизитор откинулся на тахте и уставился в потолок. На колени к нему прыгнул Схоластик и замурлыкал. Джеронимо почесал у того за ухом. — Вполне допускаю, что телесные достоинства твоей донны Лауры были прекрасны. Обоснованное сомнение в красоте её души высказал ты сам. Но… прости меня… — Империали захлопал длинными ресницами, — что у неё было с мозгами? После смерти её подруги Аманды она ещё могла предполагать, что смерть той никак не связана с «Giocoso lupetto», но после убийства второй, как там её, Джиневры, эта мысль пришла бы в любую голову, а, когда погибла Лотиано, она должна была перепугаться до дрожи и ни за что не соваться в упомянутый подвал. Почему этого не произошло? — Он обернулся к Элиа.

На лице Леваро застыла странная, немного перекошенная улыбка. Джеронимо снова понимающе улыбнулся.

— Стало быть, донна думала не головой?

Элиа отвернулся и махнул рукой.

— Понятно. Донна дура. Но почему ты не сопоставил столь очевидные факты? Донос, подслушанный тобою разговор подружек-потаскушек и два, а потом и три трупа Ликантропа — разве связь была не очевидна? «Giocoso lupetto» и Lupo mannaro! Одно клеймо на задницах блудниц могло прояснить всё! О чём и, прости, чем ты думал, чёрт возьми?!

Глаза инквизитора искрились недоумённой насмешкой. Джеронимо подлинно не гневался — просто смеялся.

Элиа болезненно поморщился. Он не отрицал своего скудоумия в этом вопросе, но объяснял его причины личными неурядицами. «Нас извещали о непотребстве, а не об убийствах. Убийства начались позже, и вначале о связи ничего не говорило. Мало ли кто мог изувечить эту развратную Аманду! Незадолго до того погиб Гоццано. Серьёзного расследования не проводилось». Сам Элиа чувствовал, что почва уходит из-под ног. Жена умерла, дети осиротели, при позорных обстоятельствах погиб благодетель, в Трибунале заговорили, что они с Гоццано, наверняка, вместе шлялись по одним лупанарам, чего в помине не было, Гоццано и не знал, как выглядит блудилище, а он сам всегда терпеть не мог шлюх, а попробуй, докажи это! Ну, а потом, поняв, что променял мать своих детей, преданную и любящую жену на какую-то похотливую распутницу, и вовсе перестал — и спать по ночам, и соображать, и думал лишь о том, что предпочесть: омут петле, или петлю омуту… Davanti l"abisso, e dietro i denti di lupо, впереди пропасть, а сзади — волчья пасть.

Элиа долго молчал, но потом вновь обернулся к Вианданте.

— Это всё зола. Что толку? Перегорело. Но я и сейчас не понимаю. Объясни мне, зачем, пусть даже ты и правильно определил этих баб, жаждущих отдаться десятку распутников, но зачем — убивать их? Это понимаешь?

Лицо Джеронимо расплылось в язвительной, высокомерной улыбке. Он кивнул.

— Понимаю. Слишком много женщин… Сама идея подобного кутежа могла придти только в пресыщенную развратом голову, когда интенсивность блуда притупляет обычные ощущения, и требует новых, более сильных возбуждающих. Отсюда и необходимость сборища — возбуждение усиливается созерцанием блуда соседа. Но и это ненадолго. Меняется жертва страсти, но и она надоедает, на второй, третий или какой-то там раз. Возбуждает и наложение клейма. Ну, а убийство… должно возбудить ещё больше — ужас жертвы, её вопли, необычность и новизна ощущений… Не удивлюсь, если они все вместе начинали рвать женщин на куски и…

— Джеронимо!!! — Элиа был бледен как смерть.

Вианданте вскочил и кинулся к другу.

— Да, тебе плохо, Элиа? Вина?

— Нет… Но откуда монах, чёрт возьми, может понимать такое?

— А… ты об этом. — Джеронимо пренебрежительно махнул рукой, и снова плюхнулся на тахту, едва не задев хвост Схоластика. Тот тут же убрал хвост и с упрёком взглянул на хозяина. — Я бы скорее спросил, как можно не понимать такое. Блуд, дорогой Элиа, одно из первых и самых примитивных монашеских искушений, так сказать, для новициев, послушников. В нём нет, и не может быть ничего запредельного, это высоты тех, кто Духом вообще не обладает. Это счёт в пределах десяти. Людям Духа вся эта, с позволения сказать, глубина — по щиколотку. Эти глупцы-гуманисты полагают нас не знающими жизни наивными глупцами, на деле же путь аскетизма идёт через такие бездны страсти и пропасти искусов, кои для этих жалких риторов просто не существуют… Они вымеряют женские отверстия своими членами, и мнят себя знатоками, а я промерял бездны похоти умом, опускался сердцем в глубины самых яростных вожделений, анализировал, играл ими и давил их, как вшей, — кому же они понятнее-то?

Схоластик внимательно слушал хозяина, глядя на него мерцающими глазами.

— Есть вещи во мне похуже, — странно жмурясь, проговорил Джеронимо, нежно поглаживая спинку кота. — Не знаю, поймешь ли ты меня? Когда я стоял в гостиной Вено, вдыхал смердящий пот донны Лотиано, и вынужден был упираться глазами в её бородавчатый бюст, я подавлял не только тошноту, но и некоторые желания… — Элиа даже привстал, — …главным из которых было… исповедуюсь в этом только тебе… желание… слегка изувечить мерзавку. — Джеронимо беззвучно засмеялся. — Стоит мне опуститься в бездну своей души, и я нахожу там зародыши ужасных злодеяний…. — Элиа изумленно заморгал. — Так вот, передо мной стояла блудница Вавилонская… Я устоял, и преодолел мимолетное, пустое искушение убийства, — весело успокоил его Джеронимо. — Преодоленный соблазн стократно умножает нашу духовную силу. Но, — снова улыбнулся он. — опять-таки скажу тебе как на духу, увидя столь потрясшую нашего Пастиччино картину на кладбище, и узнав донну Анну, я подумал, что кто-то сделал то, чего хотелось мне, хотя и с некоторыми, на мой взгляд, ненужными излишествами. Но о вкусах не спорят. Сам я не мог привлечь к Трибуналу эту мерзкую потаскуху. Блуд мне неподсуден. Но кто-то взял на себя функции палача. Из некоторых источников мне стало известно, что и две предыдущие жертвы — и ты подтвердил это — были точно такие же. Прости, если причиняю тебе боль, но ты и сам понимаешь, что «твоя донна» ничем существенным от них не отличалась… В этом удивительном случае дьяволы уничтожали дьяволиц. Ведьмаки пожирали ведьм. Ну, и пусть их, подумал я, нам меньше работы. Механизм убийств я понял. Судя по тому, что подруга твоей донны была там не единожды, нужно предположить, что они потчевали любовью королеву несколько раз, а потом, когда она уже ничего не опасалась и надоедала им, убивали её.