Книга Ягодное лето - Катажина Михаляк

Малина нервно металась по своей квартире. Она пыталась угадать причину столь неожиданного и позднего визита – и, пожалуй, впервые в жизни не знала, как себя вести.

Она переставляла зачем-то с места на место вазу с цветами, разбрасывала на диване подушки, а через минуту раскладывала их на кресле, вазу с фруктами двигала по столу туда-сюда, а в конце концов вообще поставила ее на комод. Она готова была уже начать перестановку мебели, но ее остановил звонок в дверь.

– Прошу, прошу, заходите, – пригласила она довольно нервно.

– Да уж можно, наверно, на «ты», – холодно произнесла Габриэла, переступая порог ее жилища. – Ведь наша встреча у детектива, она не была случайной, не так ли… сестра?

Малина молча покачала головой, потом с трудом, заикаясь, выдавила из себя:

– Я… с-с-с-ледила за тобой в тот день. Если бы ты не пошла к Стасику – мы встретились бы где-нибудь еще.

– Давно ты знаешь?

– Я тебя увидела по телевизору, когда была презентация шоу.

– Слава богу… – Габриэла со вздохом облегчения расположилась на диване, Малина посмотрела на нее с недоумением, поэтому Габрыся пояснила: – Если бы ты знала об этом давно, много лет – я бы тебе в жизни этого не могла бы простить. Кто они? Мои… наши родители? – голос Габриэлы звучал почти спокойно, но это скорей всего от шока. Просто до нее пока не дошло, что вот – нашлась ее семья, та самая семья, которая бросила ее на коврике.

По лицу Малины скользнула тень отвращения.

– Мать – киоскер, отец – электрик, работали в колхозе, пока колхозы существовали. В жизни ровно ничего не достигли…

– В колхозе? Так они не в Варшаве живут?

– Нет. Они всю жизнь плодили нищету в Подкарпатье, в маленьком городке, да почти в деревне, где единственное что и было хорошего, тот самый колхоз, пока не сгинул. Так что ты счастливица, что жила здесь.

– Ничего себе счастливица! – взорвалась Габриэла. – Ты вообще понимаешь, что они сделали? Эти твои родители? Они подбросили меня чужим людям на коврик у двери! Новорожденную! Завернутую в тряпку, с бутылкой молока – оставили на лестничной клетке!

Ей пришлось прерваться – слезы не давали говорить, душили, а плакать она не хотела.

Малина слушала с замирающим сердцем. У нее самой не было совести – она это всегда признавала, но она и представить себе не могла, что ее мать была способна… ее сестру…

– Почему они это сделали? – спросила Габриэла, глядя на Малину глазами, полными слез.

– Мы были очень бедные. Ты просто не представляешь себе, какая там, в Подкарпатье, царила нищета.

Как раз это Габриэла, которая выросла в Бещадах, прекрасно знала.

– Я была седьмым ребенком.

– Седьмым?

– Да. Они наплодили шестерых и были крайне удивлены, когда через десять лет появилась еще и я. Я думаю, хотя это и не оправдание, конечно, что с двумя дополнительными «ртами» они бы просто не выжили… не справились. Они уже со мной не знали, что делать, – теперь уже в голосе Малины звенели слезы. Такое уж было время и такие люди. – Ты была… была очень… несчастна, живя у чужих людей? – спросила она, глядя на Габрысю глазами побитой собаки, пытаясь улыбнуться.

– Нет. Мне, слава богу, очень повезло – очень! Тетя Стефания любит меня всей душой, а я люблю ее. Так что я была, наоборот, очень даже счастливая.

В этот момент она почувствовала прилив такой любви и благодарности к своей опекунше, что еле удержалась, чтобы не вскочить и не побежать к ней немедленно и не упасть к ней в объятия, почувствовать прикосновение любимых рук, услышать нежные слова, полные любви и заботы.

– Можно только позавидовать, – горько заметила Малина.

Габрыся заморгала, словно очнулась от прекрасного сна.

– Мне пора идти. Когда я вернусь, сестренка, давай встретимся. И ты познакомишь меня с семьей.

– Вот так я познакомилась со своей сестрой, – закончила она рассказывать и смотрела на тетю Стефанию в ожидании.

Пожилая женщина молчала в задумчивости.

– Жизнь у меня была нелегкая, – заговорила она наконец. – Я хорошо знаю, что такое нищета, потому что после войны страшно бедствовала: не было крыши над головой, работы, меня преследовали из-за репрессированных родственников и за принадлежность к АК. Нет, мне не было легко. И я не знаю, как бы я выжила тогда, в то время, с семерыми детьми. И я поражаюсь Малине: она последняя, седьмая, но она вырвалась из этой среды и смогла так изменить свою жизнь!

– Тетя! – горячо запротестовала Габриэла. – Но они же меня отдали, бросили! Такое же нельзя простить!

– Эй, но ведь тебе было со мной не так уж плохо? – Стефания обняла Габрысю и крепко поцеловала.

Габрыся смутилась.

– Я не это имела в виду. Ты же знаешь, что я тебя очень-очень люблю. Но… они же мои родители! Моя мать! Как она могла?!

– Спросишь у нее, когда вернешься. Думаю, что она очень боится той минуты, когда ты появишься перед ними и задашь этот вопрос. И я искренне им сочувствую.

– Ага, боятся они, – гневно воскликнула девушка. – Они наверняка думают, что я там, на этом коврике, и отдала Богу душу!

– А я уверена, что они видели тебя по телевизору. А раз вы с сестрой настолько похожи… Наверняка они уже ждут тебя и боятся…

– Если они меня видели, так почему же не написали?! Не позвонили?! Да что они за люди такие, черт их побери?! – снова взорвалась Габриэла. – Я была такая счастливая, такая счастливая, пока не узнала…

Она вдруг умолкла и зарделась румянцем, бросив искоса смущенный взгляд на тетю.

Стефания тут же взяла ее за подбородок и заглянула ей в глаза.

– Эй, моя дорогая, что ты пытаешься скрыть от своей старой тетушки? – подозрительно прищурилась она. На лице девушки появилась несмелая улыбка. – Габуся! Ты встречалась с Павлом!

– Не только встречалась, – пробормотала Габриэла, опуская голову на плечо тети. – Я занималась с ним любовью! – прошептала она прямо в ухо тете.

Та обняла ее со слезами на глазах.

– Было хорошо? Красиво? – спросила она с тревогой.

– Немножко темновато и не очень удобно. Но красиво, – успокоила ее Габриэла.

– И где же вы это делали, что там было «темновато и не очень удобно»?

– В подвале, – рассмеялась Габрыся.

– В подвале?!

– Ну так получилось…

Стефания покачала головой.

– Да, яблочко от яблони недалеко падает. Ведь мой первый раз тоже был в подвале. И тоже было красиво, хотя темно и неудобно…

До поздней ночи они сидели с бутылкой шампанского, то хихикая, то всхлипывая – ни дать ни взять две пенсионерки.