Книга Пороки - Евгения Савченко

— Вот поэтому я и выбрал себе имя Скрипка. Видел какой-то клип по телевизору, там люди в черных развивающихся одеждах играли на белых скрипках. А в центре этой толпы стояла женщина с огромным букетом красных цветов, она умоляюще протягивала руки к публике и пела… Я такую музыку никогда не слушал, я слушал то, что толпа слушала. Тогда в первый раз понял, что всё прежнее — скука.

А ведь он всегда открыто говорил о том, кто он есть на самом деле. Просто никто не мог понять его слов, его выражений, внутреннего смысла, заложенного в них. Тяжелого отражения бессмысленной действительности.

И я же хотела спросить его о том, что это была за песня, которую он услышал. Быть может, во мне бы она тоже перевернула бы что-то. Хотела спросить, но не сделала этого. Почему? Я забыла, а может быть, мне на самом деле это и не казалось важным.

— Выигрывает тот, кому простят разбитую жизнь и падение…

Выигрывает тот, кого простят.

Теперь происходящее в доме Юлия понемногу начало проясняться. Поступки бродящих по нему людей, Пороков, насмешливые комментарии Наркомана, поведение сумасшедших.

Пока Сатира незыблемо занимала место рядом с Юлием, он мог быть уверенным в её поддержке. По рассказам самого Серого Кардинала было понятно, что Сатира — лишь девчонка, надевшая прекрасную венецианскую маску ради того, чтобы поразить его. И он вовлек её в водоворот своего мира, сделав центральной фигурой в своём доме. Он уже сломал её, уже перешил покрывало её жизни, а она была счастлива и довольна. Наркоман не приложил никаких особенных усилий для того, чтобы разрушить их идиллию: он лишь не стал мне мешать. А когда Юлий просил у него ключи от квартиры, где мы провели ночь, он даже не стал скрывать того, что ему было выгодно на тот момент услужить Юлию, назвав свою помощь «медвежьей услугой».

Нетрудно было просчитать реакцию Сатиры. Она действительно ушла. И когда Юлий бросился следом за ней, я должна была просто сойти со сцены.

Никто из них не мог понять, почему же я вернулась. Честно сказать, я и сама с трудом могла это объяснить.

— Тебя здесь не ждали…

Вот каким был ответ на мой удивленный взгляд, предназначавшийся Юлию. И он сказал чистую правду. Меня не ждали. Они думали — Наркоман сорвал победу. Но ведь в тот день я встретила в доме не только его, но и Фреда.

И будь проклят Фред, подтолкнувший меня на осознанное унижение. Холодный, умный, проницательный урод. Он сумел что-то расшевелить во мне, от чего я потянулась к Юлию сильнее, острее, безумнее.

А Юлий думал лишь о собственном плачевном положении. И когда он завел себе новую игрушку, маленькую Вэл, он надеялся возвратить всё на свои места.

— Я стараюсь отправить Юлия к Алисе. Мне удалось узнать, что она пропала из дома, это должно его заинтересовать. Если он уедет на некоторое время, у меня будет возможность…

Трудно теперь сказать, что он имел в виду, говоря, что у него будет возможность всё исправить. Должно быть, я просто не знала всех деталей. Да и потом, завихрения ветра в голове Наркомана угадать сложно. Не важно, у него был план, идея.

Не сработало, не получилось. И Юлий вернулся к Вэл. Остальные подробности меня обошли стороной, ведь я «неинтересная», не та…

Я снова посмотрела на выразительное лицо умершего парня.

Неужели это правда, всё, что он рассказал мне?

«Не важно, на самом деле… Посмотри, он был такой живой и обыкновенный, а теперь…» , — мое сознание подавало сигналы SOS перегруженной голове.

Сомневаться — означало поверить хотя бы в часть истории. А я поверила.

«Нет, нет… Я не стану думать об этом. Я не хочу стать подобной им. Мне вполне комфортно и на своем месте», — уговаривать себя, как маленького ребенка стоило мне больших усилий. Но сознание не сдавалось: «Ну, что уж ты так, словно ты до их появления не жила. Словно не за что теперь зацепиться в прежней жизни».

А действительно. И я набрала непослушными пальцами забытый номер телефона.

— Здравствуй.

— Я знаю. Я видела их вчера, — голос Никки был холоден и сдержан. — Так что даже не пытайся.

Без сомнения, она уверена в том, что я пойму о ком она говорит. А не понять было сложно. В последние месяцы между нами стояли лишь два человека — Юлий и Сатира. Ничего иного быть и не могло.

— Могу я увидеться с тобой? — Моя просьба ничуть не удивила её.

— Я не собираюсь становиться жилеткой, в которую ты будешь выплакиваться следующие несколько лет. А потом снова бросишь меня ради очередного «яркого» клоуна.

— Прошу тебя, Никки…

Её голос даже не дрогнул. Моя бывшая девочка настолько хорошо усвоила недавний урок жизни, что теперь вернуть всё обратно не представлялось возможным. Ника перешла границу, после которой никто не становится прежним.

— Не нужно. — Уверенность в её словах окончательно убедила меня: обратного пути нет: — Всё закончилось, и слава Богу.

Я положила трубку ещё до того, как услышала в ней монотонные гудки.

— За что же ты благодаришь Господа Бога, если окончательное решение принимаешь только ты сама? — Задала я вопрос воздуху в комнате, окружающей меня пустоте. Или лицу на экране монитора, я и сама не знала, почему произнесла мысли вслух.

«Я люблю жить», — мысли слегка дергались от неуверенности, словно по радиоволне пробегали шипучие помехи: «Раз так, я буду жить дальше без нее. Сама».

* * *

Дни стекали тяжелыми каплями холодной воды, раз за разом ударяя меня по темечку. Старая пытка временем давалась очень тяжко.

Я больше не пыталась увидеть Никки. Я больше не приходила в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь. Я больше не стремилась понять то, о чем рассказал мне худощавый, сумасшедший, потрепанный парень-ангел с копной русых волос. Мне казалось, я продолжаю жить дальше.

Зима заволокла окружающий мир. В доме напротив перестали вывешивать на балконе трусы-носки, ветру больше нечего было трепать. Теперь он со злостью бил меня в капюшон, укоряя за то, что я по-прежнему не ношу шапку.

А мне казалось, что если не соблюдать законы зимы, то она будет как бы не по-настоящему. Что люди просто притворились, что все договорились между собой вздыхать и ежиться как бы от холода, пока Боги посыпают нашу усталую землю конфетти из белой бумаги.

Замерзли окна в моей комнате. Проснувшись однажды утром, я увидела, как на стекле распустились белые витиеватые морозные цветы. Они были прекрасны. И они причиняли мне боль.

Их холодные лепестки напоминали мне о том, как на своих плечах Сатира однажды нарисовала белые изумительные бутоны. И я заклеила стекла листами газеты. Но и они со временем промерзли насквозь, снова и снова распуская соцветия холода и тоски на пожелтевшей бумаге.

Я начала внимательно учиться. Но пока я сидела на лекциях, меня душило невыносимое чувство. Меня грызла заразная болезнь Наркомана — скука.