Книга Дела и ужасы Жени Осинкиной. Книга 2. Портрет неизвестной в белом - Мариэтта Чудакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последовавший далее рассказ про ее одноклассницу и подружку Юлю и правда был впечатляющим.
Жила-была Юля в селе Крещенском, училась в школе в этом же довольно большом селе, возилась на огороде, ходила с мамой на речку полоскать белье. И однажды увидела по телевизору документальный фильм про африканскую страну Кению – ту, которая расположена на востоке Африки, прямо на экваторе: он делит эту Кению ровно пополам.
И Юля узнала на экране место, в котором она родилась и жила в лесной хижине до двенадцати лет с маленьким братиком. Его в три года укусила змея, и он стал неподвижным. Она носила его на руках и играла с ним. Юля плакала, вспоминая о своем братике. Она хорошо рисует и нарисовала его по памяти. Симпатичный такой темнокожий голышок. (А теперь вообразите реакцию Юлиной мамы, которая родила Юлю в районном центре в пятидесяти километрах от Крещенского и ни а каком таком братике знать не знала и ведать не ведала.)
Потом ее в двенадцать лет отдали в другое селение замуж. Она нарисовала и своего жениха в свадебном наряде из перьев, и себя – в бусах из кораллов и так далее…
– А потом?.. – растерянно спросила Женя.
– А потом она ничего не помнит. Она считает, что двенадцати лет от роду уже в доме мужа умерла от укуса тоже какой-то змеи, смертельно ядовитой. И потом через много лет, может, через сто или еще больше, родилась снова – уже у своих теперешних мамы и папы.
Ксеня помолчала и добавила:
– Мама у нее хорошая, добрая, а отец пьет сильно. А когда Юля себя объявила африканкой, стал еще больше пить.
– Ксень, а ты Юле веришь? – спросила Женя.
– А как не верить, если она на суахили свободно говорит? Откуда ж она его узнала? У нас его тут никто не преподает. По английскому – и то одна только преподавательница.
– А что это за суахили?
– А на этом языке в Кении говорят. Трудный ужасно. Ни на какой не похож. Юлю в Новосибирск возили, в университет. Там один преподаватель ее проверял. Сказал – говорит, как на родном.
Потрясенная Женя молчала, усваивая информацию.
– А вообще… она изменилась?.. Другая стала?
– Да не особенно. Вот только дождей теперь ужасно боится. Раньше мы с ней под дождем босиком бегали, по лужам плясали… А теперь как дождь – она прячется куда-нибудь, прямо дрожит. Нам потом географичка рассказала, что в Кении вообще все время жарко, а раз в несколько десятилетий – очень сильные дожди. Такие, что все-все затапливает, скот гибнет и люди – сотни людей гибнут…
– А можно с ней познакомиться? – робко сказала Женя.
– Да пойдем сходим. Она дома должна быть.
…Обычный сельский дом выделялся разве что розовыми наличниками и немыслимой красоты тюльпанами под окнами. Круглолицая симпатичная Юля, гладко причесанная на прямой пробор, с толстой русой косой, закрепленной на конце красивой заколкой и перекинутой (видно, в селе завелась с недавних пор такая мода) на грудь, встретила гостей радушно.
– Что делаешь? – спросила Ксеня подружку.
– Рисую…
На столе лежал большой альбом и набор пастели. На листе взлетали, взмахивая бахромчатыми крыльями, розовые фламинго, тоже немыслимой красоты.
– Как здорово! – воскликнула Женя. – Ты срисовываешь откуда-нибудь?
– Нет, – застенчиво сказала Юля. – Я их помню. У нас их много. Они у озера Накуру живут, людей не боятся…
Тут в дом влетел Мячик.
– Уезжаем! – воскликнул он.
И Женя, с сожалением распрощавшись с Юлей, заторопилась.
Ксеня, провожая ее до машины, успела сказать, что месяц назад к Юле приезжал свататься кенийский принц, но она сказала, что подумает.
– Весь как шоколадка, но симпатичный – ужас! – тараторила Ксеня. – Высокий, стройный такой! Он только просил ее поскорей думать, потому что у них в Кении и так шестнадцать лет – это уже перестарок…
– А что такое перестарок?
– Ну, если в девках засиделась, – засмеялась Ксеня. – Бабушка моя так говорит.
– А как они говорили-то?
– Так на суахили! Я ж тебе сказала! Она язык прекрасно знает, а откуда – неизвестно. Дальше Сибири никуда не выезжала, за границей еще не была…
Женя распрощалась с Ксеней, заняла свое место в машине и в глубокой задумчивости отправилась дальше и дальше по неведомой ей прежде Сибири. Она чувствовала, что увидит и услышит здесь еще и не такое.
Тосю подобрали ночью, на подходах к Алтаю.
Огромный пес с большой круглой мордой, весь в репьях, мелких сучьях и прочей лесной дребедени, ясно указывающей на то, что он не сутки и не двое провел в лесу, выбежал прямо под свет фар, как только Саня с Лешей остановились, чтобы в очередной раз попинать колеса.
– Но, не балуй! – крикнул Саня, как лошади, на всякий случай загораживая лицо локтем.
Но никто не успел опомниться, как пес прыгнул передними лапищами на грудь Жени, еле удержавшейся на ногах, и мгновенно вылизал ей все лицо.
– Ты что, с ума сошел! – обиженно крикнула Женя и полезла в машину за бутылкой воды. Собак она вообще не боялась – так была приучена папой с раннего детства.
А пес уже лежал перед ней на животе, распластавшись, и умильно глядел снизу вверх в буквальном смысле собачьими глазами. И пока Женя умывалась после выражения его чувств, он от полноты этих же самых чувств перекатился на спину и, согнув лапы, стал кататься из стороны в сторону, только что не говоря: «Вот я еще чего умею! Только не сердись!»
При ближайшем рассмотрении пес оказался псиной – и сразу получил от Жени имя Т о с я .
Леша-Калуга уверенно определил, что это – щенок московской сторожевой.
– У моего братана в Калуге точь-в-точь такой. Сторожит хорошо. Эта-то – щенок еще. Месяца три-четыре.
– Как – щенок?! – воскликнула Женя. – Такая огромная?
– А ты что думала? Московская сторожевая – она и есть московская сторожевая. Говорят, волка может один на один взять. А про бандита и не говорю.
– Возьмем ее с собой? – неуверенно спросила Женя.
– Ну, до Алтая, пожалуй, возьмем. А там пристроим кому-нибудь.
– Нет – насовсем возьмем! В Москву!
Разумная Женя на глазах превратилась в маленькую девочку.
– А мать-то в Москве тебя с ней не выгонит?
– Нет! Папа давно хотел собачку завести.
«Афганцы» захохотали, переглядываясь.
