Книга Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

«Ох, каторга», – думал Нуры. Ради чего он столько лет мыкался по Каракумам в отряде Джунаид-хана? Чтобы опять возиться жуком в навозе, ходить, как предки, за сохой, глотать пыль, давясь потом, чтобы убиваться самому и требовать того же от любимой жены? И все за кусок хлеба, за ложку чорбы-супа? Нуры было жалко оставленных в пустыне овец… Удирая от Джунаид-хана, он не мог их гнать в аул. Если бы отары были здесь, то теперь не обойтись бы без батрака. А что Хырслан? Он же не семи пядей во лбу! Но Нуры помнит ту далекую ночь у колодца Палчыклы, где ханский юзбаш с десятком нукеров захватил караван с коврами, каракулем из Хивы. Нет, Хырслан не отправил богатство в лагерь Джунаид-хана, а переправил за кордон, в Кумушгалу… Поэтому, говорят, он и отгрохал себе в городе дворец, окружил себя слугами, торгует с Афганистаном, открыл духаны… И жену Джемал уволок с собой. А он, Нуры, первый телохранитель самого Джунаид-хана, заглядывает в глаза какому-то недоноску Агали Ханлару, стелется перед Аширом, который получил власть и ходит у большевиков в командирах. «Почему Хырслан, а не я?» Почему Ашир, а не он, не Нуры? Живут, умея ловчить, для себя живут… Неужели он, Нуры, такой уж балбес… И, сравнивая себя с Хырсланом и Аширом, с сыновьями хана, он кипел бессильной злобой…

Вспомнились беседы, рассуждения Джунаида; Нуры часто видел, как мелочен и труслив хан, как он трясется перед каждой стычкой с большевиками… Почему? Не на того коня ставит Джунаид-хан! На англичан… Это же вчерашний день… Германия – вот сила! Недаром Гуламхайдар, этот хитрый торговец, день и ночь бредит немцами. Неужели Джунаид-хан не понимает, что надо быстро переметываться к немцам?! Трус… Не ханом он родился, а хитростью пробился в ханы. Разве не может он, Нуры, управлять так, как Джунаид? Ха-ха… Лучше хана! Курреев знал, что сыновья хана завидуют ему, его отчаянной смелости, изворотливости, сметливости… Сам Джунаид-хан говорил: «Ты, Нуры, бестия, умен, быть тебе моим министром. Только грамоты не хватает. Подучился бы малость у ишана…» И сейчас Курреев почти ежедневно ходит в ликбез. Никто не знает, с каким остервенением постигает он азы письменности. А Нуры задыхается от ярости, когда чувствует в себе какую-то ущербность. О, если бы он мог убить, растерзать в себе одного из двух людей, которые поселились в его теле, он прикончил бы того, который родился дайханином (пусть будет проклят тот час!) и не может вырваться из заколдованного круга…

Ох, тяжело… «Уснуть, поскорее уснуть и забыться», – приказывал себе Нуры, пряча голову под одеяло, но ему вспоминалась беседа с Аширом Тагановым… Они оба увидели на стене мазанки паука, который полз, расставляя клешни. Гадкий членистоногий каракурт. Заметив приближение Ашира, он выставил вперед хвост, как бы занял оборонительную позу, готовый нанести жалом смертоносный укол. Ашир смахнул его волосяной веревкой на пол. «Ты знаешь, Нуры, сколько лет существует на земле этот черный паучок? Триста миллионов лет». Ашир явно хвалился перед Нуры своей ученостью. Нуры и без него было известно, что каракурт убивает верблюда, не всегда после его укуса выживает человек… «Он кичился передо мной своими знаниями», – думал Нуры. Триста миллионов лет… Человека, мол, еще не существовало. Даже обезьяны еще не бегали по земле и не лазали по веткам, а каракурт уже жил и был таким, какой сейчас. Он обладает особой способностью выживать в любых условиях. Человек встал на землю, в мозгу у него забились мысли… А каракурт обходится без них. Неужели он глупый? Если он способен выжить в любых условиях, то он не дурак. Вот бы так и Нуры приспособиться к жизни, никого не бояться, а чтоб тебя все страшились!..

Нуры опять вздрогнул: кто-то ходил за стенами мазанки. Кому вздумалось тут разгуливать? Приподняв голову, Нуры долго, затаив дыхание, ждал повторных шагов… Их не было. Жалея Айгуль, Нуры, несмотря на издевки аульных обывателей, ходил по воду к Алтыябу, носил тяжелые ведра с водой на виду всего Конгура. Это приспособление к условиям? Аульчане привыкли к утренним походам Нуры, перестали насмехаться, что он занимается бабьим делом.

Сон затягивал пленкой сознание Нуры, когда в овчарне беспокойно заметались овцы. Сдурели! Может, шакал приблудился! Рассерженный, что ему не дают уснуть, Нуры встал с постели. На овец у зверя силенок не хватит, думал он, да напугает их до смерти, разнесут они загородку и умчатся в ночь, ищи их потом… Накинув старый чекмен на исподнюю рубаху, Нуры вышел во двор, заглянул в овчарню, обошел ее вокруг – никого. У высокого стога колючки, приваленного к овчарне, мелькнула тень. Нуры пожалел, что вышел без оружия. Может, померещилось? Не успел подумать, даже напугаться, как его окружили трое. Нуры почувствовал на спине дуло револьвера. Тот, кто стоял перед ним, приложил палец к губам.

– Одно слово – и ты умрешь… Молчанием можешь сохранить себе жизнь. Иди за мной! – приказала тень, стоявшая позади.

Страх сковал ноги, отдался свербящей резью в животе – Нуры был ни жив ни мертв. Его грубо подтолкнули сзади; шагнув, он чуть не растянулся – колени одеревенели. Незваные визитеры подхватили его под руки, потащили, как чувал с золой. Вскоре Нуры зашагал сам и, опомнившись, стал озираться по сторонам. Властный голос предупредил его:

– Без глупостей! Крикнешь – ответа не услышишь, сразу шлепнем. Да ты не бойся, мы побеседуем и отпустим.

Шли долго. Наконец добрались до глубокой лощины, спускавшейся к реке. Рядом журчал Алтыяб, заглушавший своим говором людские голоса. Пристрелят как собаку, думал Нуры, и до самого утра никто не хватится. Разве только Айгуль? Куда она ночью кинется?

– Забыл о Джунаид-хане? О родном отце? – попытался шутить один из троих, ткнувший Нуры дулом револьвера. Он был коренастым, в тельпеке, надвинутом почти на самые глаза. Судя по властному тону, старший. – Думаешь, наступил час расплаты за трусость… Нет, ты будешь жить. Постарайся понять, что я тебе скажу… Мы родичи Таили Сердара. По закону кровной мести мы должны снять голову брату твоему Мовляму Байрамову. Его нет – ты в ответе… Так гласит закон чести предков! Не пугайся, с твоей головы и волоса не упадет. Нам нужна голова Мовляма. Рано или поздно мы ее добудем… Не мы сами, так наш повелитель Джунаид-хан, которого ты предал.

Коренастый попал в цель: при имени Джунаид-хана Нуры охватил озноб. Его ум, взбудораженный страхом, стал мыслить яснее, четче. В ту минуту он был готов на все, лишь бы остаться в живых.

– Мы пришли к тебе как друзья, – голос коренастого звучал строго и убедительно. – Мовлям – и твой враг. Да, не брат, а враг. Слушай… Как это ни больно, слушай… Айгуль блудит с Мовлямом. Да-да! А сводник их – Ашир, который сам за ней увивается. Чей у тебя родился сын? Едва прошло девять месяцев, и ты уже с наследником… Ха-ха-ха… Тебе нужны доказательства? Кто, кроме тебя, мужа, знает, что у твоей жены выше колена есть родинка? Мовлям хвастался своим друзьям: «Тело Айгуль белое-белое, как молоко, и источает запах душистого базилика. А пушочек на родинке мягонький-мягонький!» Это его слова…

Нуры застонал и бросился на коренастого, схватил его за грудки. Тот не сопротивлялся, не сдвинулись с места и его товарищи. Нуры обессиленно опустился на землю, долго молчал. Мысли об Айгуль, дикая ревность, опалившая все нутро, постепенно сменились беспокойством о себе: скорей бы уж отпустили… Неужели вот так по-доброму поговорят и уедут? А вдруг передумают…