Книга Черный генерал - Генрих Гофман

Он с трудом потащился к небольшой горной речушке, протекавшей поблизости, продрался сквозь густой кустарник на ее берегу и, выйдя к деревянному мостику, залез под него. Здесь он почувствовал себя в относительной безопасности. Необходимо было хоть немного передохнуть, собраться с силами. Но от большой потери крови он впал в безпамятство. В глазах стало темнеть, нескончаемой чередой поплыли то синие, то оранжевые круги. В голове стоял звон, слышались неестественно протяжные и какие-то звенящие выстрелы.

Мурзин очнулся лишь вечером. Все тело сковал леденящий холод. Но раненая нога горела по-прежнему.

Рядом приветливо бурлила горная речушка. В наступающих сумерках лес сливался в одну серую массу. Вокруг стояла гнетущая тишина. Потом откуда-то издалека донесся протяжный вой одинокой совы, и опять все стихло.

Он попробовал приподняться. Боль резанула с удвоенной силой.

«Та-ак! – мысленно произнес Мурзин. – Крепись, капитан! Не погибать же здесь. Надо встать, надо добраться до лагеря. Если немцы ушли, там кто-нибудь может появиться из наших». Он нащупал обломок доски, оставленный кем-то возле самого моста, оперся на него и поднялся на ноги. И; речка, и лес поплыли перед глазами. Тошнота подкатила к горлу. Захотелось пить. И хоть река была рядом, напиться стоило большого труда. Нагнувшись, он оперся руками о камни, склонился над самой водой и припал губами к ледяной влаге.

Утолив жажду, Мурзин заставил себя идти. Он карабкался вверх по склону, от дерева к дереву, от куста к кусту, цеплялся за оголенные ветки и упорно шел в сторону партизанского лагеря. Голода он не чувствовал. Боль в ноге, сознание собственного бессилия отвлекали его от мысли о пище.

Так он прошел около двух километров. Казалось, где-то здесь, совсем рядом, должен быть партизанский бункер. Но в кромешной тьме невозможно было что-либо разглядеть. Перед глазами беспрерывно плыли оранжевые круги. «Неужели это конец? Неужели никто не придет на помощь? Совсем один на чужой земле. Только бы живым не попасть к немцам». Хотелось лечь на сырую землю и хоть ненадолго забыться.

Вдруг до его слуха донесся монотонный рокот моторов. Далеко в звездном небе где-то летел самолет. «Может быть, это наш, с Большой земли летит на гору Княгиня?» Мурзин запрокинул голову, но ничего не увидел. Звезды путались в небе, цеплялись за ветви деревьев и вдруг разом закружились в гигантской карусели.

Мурзин упал и снова потерял сознание.

Утром на него наткнулся старый лесник Ян Ткач. Старик привел его в чувство. Это был все тот же Ян Ткач, который еще на горе Княгиня предупредил партизан о подходе немцев.

– Дякуем! – поблагодарил Мурзин.

– Добже, судруг капитан, добже.

Ян Ткач склонился над Мурзиным и размотал на ноге грязную рубаху. Оба пулевых ранения прошли навылет, не зацепив кости.

– То не так сильно, – сказал старик. Он объяснил Мурзину, что кругом рыщут немцы и потому выходить из лесу опасно. Посоветовал спрятаться здесь, подождать, пока он сходит в село и приведет своего товарища лесника Кржановского, у которого есть бинты и лекарства.

Прежде чем уйти, он отыскал деревянную оленью кормушку, перенес в нее Мурзина, сунул ему в руку кусок сала и краюху хлеба.

Не меньше четырех часов пролежал Мурзин в одиночестве. О чем он только не думал все это время! Порой ему мерещился лай немецких овчарок, порой казалось, что где-то рядом его окликают партизаны. Но оголенный осенний лес молчал по-прежнему.

Наконец неподалеку послышался тихий посвист. Мурзин настороженно прислушался. Посвист повторился. Сомнений больше не было. Это возвращался Ян Ткач. Вскоре старик показался среди деревьев. Рядом с ним шагал человек в зеленой форме лесника.

– Кржановский! – представился он, подходя вплотную.

Кржановский вынул из сумки термос с теплой водой, достал белые тряпки и стал промывать раны. От боли Мурзин стиснул зубы. Капельки холодного пота выступили на лбу, когда Кржановский плеснул на рану фиолетовую жидкость. «Наверно, марганцовка», – подумал Мурзин и почувствовал, что снова теряет сознание.

Когда он очнулся, Ян Ткач, склонившись над ним, участливо гладил его по голове.

– Спознал меня, Юрий-братор? – спросил он и ласково улыбнулся.

– А где Кржановский? – спросил Мурзин, увидев, что старик один.

– Той сейчас приде.

И действительно, вскоре появился Кржановский, о чем-то поговорил со стариком, который все время согласно кивал головой. Потом Ян Ткач объяснил Мурзину на вмешанном русско-чешском языке, что они собираются перенести его в более безопасное место. Кржановский развернул свой свернутый в скатку брезентовый плащ, привязал его концы к толстым палкам и с помощью старого лесника уложил Мурзина в эту самодельную люльку.

Разом взвалив концы палок на плечи, Кржановский и Ткач потащили раненого еще выше в горы. Невысокий, худенький Ткач шел впереди, сгибаюсь под тяжестью ноши. Мурзин видел, каких трудов ему это стоит.

– Остановитесь, передохните немного, – просил раненый.

Но Ян Ткач только отмахивался, Он ускорял шаг, стараясь показать, что совсем не устал.

Вскоре они добрались до огромного дуба. Лесники положили Мурзина на землю, а сами подошли к могучему стволу. Почти до самого вечера ковыряли они ножами и палками землю под вековым красавцем дубом, пока между его корнями не образовалось маленькое убежище, способное вместить одного человека. Лесники натаскали сухой травы, перенесли туда Мурзина и замаскировали яму ветвями и прелыми листьями.

Прощаясь, они пообещали вернуться утром, принести еду и овчины.

Оставшись один, Мурзин начал обдумывать случившееся. «Основная база разгромлена. Ушияк неизвестно где. Может, его уже нет в живых. В каком положении остальные отряды партизан, уцелели или тоже подверглись нападению карателей? Успели ли радисты спасти рацию?»

Жгучая обида раздирала душу. Ведь, казалось бы, все было предусмотрено. За последнее время размах партизанской борьбы в Моравии ширился с каждым днем. Подготовка к вооруженному восстанию в Брно и других городах протектората шла полным ходом. Ждали только наступления Советской Армии, к которому решили приурочить начало восстания. И вдруг такая нелепость накануне решающих боев.

Мурзину казалось, что и другие отряды партизанской бригады разгромлены немцами. Ему мерещилось, что гестапо вскрыло и подпольные центры городских коммунистических организаций. Иначе почему же никто из связных не сообщил своевременно о подходе немецких карателей к партизанскому лесу? «Теперь все пропало, – думал Мурзин, – не оправдал доверие командования Украинского штаба партизанского движения. Зачем тогда жить?»

Он достал пистолет, положил его рядом. Вспомнил мать, отца, башкирское село, где родился и рос, босоногих мальчишек – закадычных друзей детства, с кем не раз ездил в ночное пасти табуны лошадей. В памяти возникли первые дни войны. Учебная рота 10й стрелковой дивизии. В то лето они стояли в Прибалтике, всего в восемнадцати километрах от государственной границы. Утром 22 июня приняли первый бой возле города Плунге. За день отбили двенадцать танковых атак. И 23го сумели продержаться до обеда. Но слишком неравными были силы. Немцы давили обилием техники. Танковые колонны нескончаемой лавиной двигались на восток, прогрызали нашу оборону. Дивизия, в которой служил Мурзин, с боями отступала. Через несколько дней докатилась до Риги. Но там уже были немцы. И советские воины с ходу ринулись в бой, ворвались в город. Два дня вели ожесточенные уличные сражения. В одной из рукопашных схваток Даян Мурзин был ранен штыком в шею. Упал, потерял сознание. Матрос Балтийского флота вынес его на руках о поля боя и доставил в больницу.