Книга Иная - Сьюзан Хаббард

Одна из упаковщиц жила на этом острове и как раз собиралась домой на обед, она и подбросила меня до пасеки. Та находилась на краю природного заповедника, возле старой деревянной лодки, покоившейся на бетонных блоках. Девушка показала мне, куда идти, и развернулась к машине.

— Боюсь пчел, — бросила она через плечо. — Иди медленно, и они тебя не тронут.

Предупрежденная таким образом, я двинулась через луг к ульям, которые с такого расстояния выглядели полуразвалившимися канцелярскими шкафчиками. Мужчина в белом костюме с капюшоном вытаскивал из одного шкафчика нечто, напоминающее выдвижной ящик. Рядом на земле стояло металлическое устройство, испускавшее смолистый дымок. Я медленно подошла к нему сзади. Вокруг меня прожужжала пчела, как бы отмечая мое появление, и улетела. В обе стороны от ульев тянулись плотные транспортные потоки пчел. Небо затянуло облаками, и место казалось совершенно неподвижным, за исключением пчелиного гула.

Пасечник обернулся и увидел меня. Он задвинул ящик обратно в шкафчик, затем махнул мне в сторону лодки. Когда мы туда добрались, он стянул капюшон и сетку.

— Так-то лучше, — сказал он. — Барышни нынче несколько пугливы.

У него была копна чисто белых волос и глаза цвета аквамарина.

Я упоминала о своем интересе к драгоценным камням? Все началось со старой энциклопедии.

До сих пор у меня перед глазами цветные вклейки с ограненными и необработанными драгоценными камнями: нефрит, аквамарин, кошачий глаз, изумруд, лунный камень, оливин, рубин, турмалин и мой любимец — звездчатый сапфир. Бриллианты, на мой вкус, скучны, им недостает утонченности и тайны. Но шестиконечная золотисто-белая звезда сапфира на фоне цвета берлинской лазури сияла, как фейерверк или молния в ночном небе. Спустя годы я увидела настоящий звездчатый сапфир, и он оказался еще загадочнее: звезду не было видно, пока не посмотришь на камень под определенным углом, и тогда она появлялась, словно призрачное морское создание, выплывающее из глубин на поверхность, благодаря оптическому явлению под названием «астеризм». Я зависала над описаниями камней и связанной с ними мифологии, затем перелистывала страницу к следующей статье, «Генеалогия», которая включала «схему кровного родства», объясняя, как прапрадедушка в конечном итоге связан с двоюродным племянником. Я никогда не читала эту статью, но прилагавшаяся к ней схема (множество соединенных стрелочками маленьких кружочков) всегда будет ассоциироваться у меня с сиянием и огнем и тайной драгоценных камней.

— Ты не из наших краев, — начал тем временем пасечник.

Я представилась, впервые за несколько месяцев назвав свое настоящее имя.

— По-моему, моя мама работала у вас, — сказала я. — Сара Стефенсон.

Лицо его из вопросительного сделаюсь печальным.

— Сара, — вздохнул он. — Я много лет о ней не вспоминал. Что с ней сталось?

— Мне известно не больше, чем вам.

Его звали Роджер Уинтерс. Услышав, что я ни разу не видела маму, он сокрушенно покачал головой. Потом сказал, что прекрасно знал ее.

— Она работала у меня на полставки, когда еще училась в колледже, и потом, когда получила развод, вернулась. Ты знала, что она была еще замужем?

— Да.

— Я был рад, что она ушла от него, и рад принять ее обратно. Она была хорошим работником. С пчелами ладила, как никто.

Речь его была тихой и неторопливой, с мягкими модуляциями и приглушенными гласными, какой я никогда раньше не слышала. Я подумала о том, как резко и грубо звучит речь большинства жителей Саратога-Спрингс (за примечательным исключением в лице папы). Я могла слушать речь мистера Уинтерса часами.

— Теперь я вижу сходство, — сказал он, глядя на меня. — У тебя мамины глаза.

— Спасибо!

Он дал мне первую физическую ниточку к маме.

Мистер Уинтерс как-то странно дернул правым плечом.

— Она была редкой красавицей. И шутницей. Эта женщина всегда могла меня рассмешить.

Я рассказала, что приехала в Саванну на поиски мамы, любого ее следа или ее родни.

— У нее была сестра, Софи.

— Софи совсем не такая, как Сара.

— А она здесь? — Я с трудом верила своей удаче.

— Живет в паре миль отсюда, в сторону города. По крайней мере, жила. Я ничего не слышал о Софи вот уже много лет. Раньше она попадалась мне в газете со своими розами, каждый раз, когда проходила выставка цветов.

Должно быть, разочарование отразилось у меня на лице, потому что он добавил:

— Это не значит, что она не живет там до сих пор. Может, тебе стоит ей позвонить?

Я сказала, что не нашла ее номера в телефонном справочнике. Он снова дернул плечом.

— Да, это очень похоже на Софи. Она старая дева. Живет одна. Предпочитает, чтоб ее номер не значился в базе.

Он наклонился за сеткой и капюшоном, которые положил на траву рядом с дымарем.

— Вот что я тебе скажу: мне все равно пора обедать, а после я отвезу тебя туда, и мы посмотрим, живет ли она там сейчас, в доме на Скревен-стрит.

— Вы очень добры.

— По-моему, уж это-то я могу сделать для Сариной дочки. Кстати, сколько тебе? Семнадцать? Восемнадцать?

— Более-менее.

Мне не хотелось объяснять, почему тринадцатилетняя девочка путешествует в одиночку.

Мистер Уинтерс ездил на старом синем пикапе с желтым логотипом в виде пчелы на обеих дверях. Окна были опущены, и я радовалась: солнце вынырнуло из облаков, и в машину врывался воздух, горячий и влажный.

Он остановился возле ресторанчика по пути к городу — ничего особенного, просто придорожная закусочная, — и, сидя снаружи под навесом с видом на болото, я впервые в жизни попробовала живые устрицы.

Мистер Уинтерс принес их полную тарелку — половинки ракушек различных размеров в ледяной крошке. Он пошел назад за суповой тарелкой и вернулся с миской крекеров и бутылкой красного соуса. Затем стратегически расположил все это на столе между нами.

— Никогда не пробовала?! — ахнул он с таким изумлением на лице, будто я заявила, что никогда не дышала. — Ох уж эти янки…

Он продемонстрировал мне правильную методику поедания устриц; капнул две капли соуса на устрицу, взял ракушку, поднес ко рту и высосал содержимое. Пустую ракушку положил в суповую тарелку. Затем взял несколько содовых крекеров и закусил.

Я взяла ракушку, заранее прикидывая, как скрыть отвращение — например, тайком сплюнуть в салфетку. Желтовато-белая и серая мякоть выглядела несъедобной, да и в любом случае в те дни я не чувствовала аппетита ни к чему, что не было красным. Я подняла ракушку, как он показал, чтобы не пролилось ни капли жидкости, и храбро высосала.

Как описать этот вкус? Лучше, чем кровь! Они оказались плотными и в то же время мягкими и источали минеральное вещество, которое, казалось, закачивало кислород прямиком в вены. Позже я выяснила, что в устрицах, свежих, разумеется, полно питательных минералов, включая кислород, кальций и фосфор.