Книга Искушение винодела - Элизабет Нокс

— Вернусь. А ты спи. Неделю, не меньше. Ешь мясо во время каждой трапезы. Напиши письмо Авроре.

Отняв от ушей руки Собрана, Зас выпрямился, скрестив крылья за спиной. Еще раз посетовал на низкие потолки и ушел.

Рю-дю-Бак,

Париж,

20 января 1835 г.

Собран!

Я не знаю, как начать или в каком тоне писать Вам это письмо. Да, Поль говорил мне об Аньес. Единственное, что меня удерживает от благословения, — их молодость. Они не должны жениться в столь нежном возрасте. Оба терпеливы и открыты к советам, поэтому смогут вынести долгую помолвку. Их жизни проходят не слишком активно, но и не слишком скучно, и все же, думаю, детям лучше поднабраться опыта в жизни. Поль решил предпринять поездку в Альпы и Пьедмон со своим гувернером. Я же хочу просить Аньес составить мне компанию во время паломничества в Сантьяго-де-Компостела. Разумеется, я отпишу мадам Жодо, дабы она отпустила Аньес со мной.

Ваши возражения о мезальянсе я принимаю лишь как напоминание о том, какая родословная у самого Поля. Вы спрашиваете, захотят ли Вюйи союза с семейством, «известным сомнительной рассудочностью и запятнавшим себя самоубийством». Тем не менее Вы в курсе, что я склонна считать так: самоубийство не есть грех, но поступок, на который нас толкают события и непереносимые обстоятельства, постигающие порой людей. Насчет мадам Жодо: в ее неустойчивости кроется рассудочности куда больше, чем Вы готовы увидеть. Думаю — смею думать и смею высказывать свои мысли, — Вам удобно сомневаться в здравости рассудка Вашей супруги, так чтобы она — та, с которой Вы должны быть наиболее близки, — могла бы оставаться за прозрачной стеной Вашего разочарования или недоверия, а после забыта, как, впрочем, и случилось.

Итак, Вы видите: я не приемлю Ваших сомнений. И — да, Ваши сомнения заставляют меня напомнить Вам о болезни, от которой умер отец Поля, а также о моих страхах относительно здоровья сына. Вот, все признано. Что касается разницы в положениях, то благодаря Вашим прозорливости, амбициям и удаче Аньес получила воспитание настоящей светской дамы, и, надеюсь, вхождение в высшее общество не представит для нее никаких проблем, с которыми бы не справился ее характер.

Анри, узнав о намерениях Поля, удивился, однако мой муж, в конце концов, барон, тогда как сын граф. Кроме того, даже если Аньес не страдает от отсутствия общества, она пострадает в любом случае. Как можно защитить ее от страданий? Вам следует подумать о своей сохранности и узреть, как Вы не правы, позволяя себе говорить о жизни родной дочери в тоне набожного фатализма. Как вообще может быть фаталистом кто-то в Вашем положении?

Это письмо я пишу Вам лишь в качестве ответа. Поля я уже благословила проситъ руки Аньес. Сказала ему не ждать, не думать, будто лучшая партия представится вдруг завтра сама по себе. У Поля нет Вашей священной привилегии раздумывать, что есть правильно, что нет, что есть порок, а что — добродетель, и после держать язык за зубами, пока волос на голове не побелеет.

Еще одно дело, по которому я Вам пишу: я сообщила письмом управляющему поместьем, что Вы всяко можете занять арсенал над каретным сараем. Думаю, Вы захотите запечатать большие двери в торце, через которые поднималось на лебедке оружие для хранения. Под дверьми есть яма с песком, в которой Поль играл еще ребенком и где чисти — ли кольчуги в былые времена. Пусть внизу и песок, я все же боюсь подумать, как Вы или кто-то из Ваших гостей вдруг упадет в ту яму. На крыше местами надо заменить черепицу, однако сами балки дай пол — из дуба, очень крепки. Места вдоволь — будет куда свезти все Ваши книги. И Вам более не придется возвращаться на ночь в Кло-Жодо. Мне всегда казалось, что в комнате над бродильней потолки длямоего винодела чересчур малы, однако, полагаю, столь скромному человеку там было удобно.

Аврора де Вальде, баронесса Леттелье.

Дамаск,

15 ноября 1834 г.

Меня зовут Афара Алъ-Кирниг. Думаю, Вы знаете, кто я, ибо, когда на небе уже мерцают звезды, а глаза людей сокрыты веками, наступает час нашего родства.

Рука, что выводит на этом листе бумаги сии прямые знаки, принадлежит старому скорняку из России и солдату в придачу (напоминает он мне). Он, как и Вы, ветеран сражения под Бородино. Исаак Кумилев приехал в мой город по делам, но заболел и без денег оказался покинут слугами. Я шита его в христианском приюте — место ужасное, где на двадцать умирающих пациентов приходится по одной лишь жилистой монахине. Я заботилась о Кумилеве полгода, и за это время мы оба поняли: хворь такова, что оставит его здесь. Я немного выучила русский и французский, однако этого не хватает самой составить Вам письмо. Кумилев виделся с нашим взаимным другом, поэтому не думайте, будто написание сего послания проходит в ссорах и обвинениях в безумии.

Ангел Зас прилетал ко мне довольно часто за прошедшие пятьдесят лет. Впервые он явился в мой первый — смутный — год вдовства. В замужестве я счастлива не была, меня выдали за невнимательного и болезненного мужнину — я стала его восьмой невестой, а вскоре и овдовела. После того меня вернули в отчий дом присматривать за отцом в его последнем недуге. (Диктуя эти строки, я осознаю, что за всю жизнь и получаса не провела в обществе молодого человека.)

Как единственный ребенок, я унаследовала от отца часть его состояния, не связанную с торговлей: дом, сад миндальных деревьев и небольшой виноградник.

Ангелу понравился мой сад на крыше, и он поведал мне о своем, даже не пытаясь утаить его местонахождение. Когда же после десяти приятных встреч я заметила Засу, будто он слишком учтив и привлекателен для демона, ангел рассказал, в чем суть дела: демоны исконно жили в преисподней, куда позднее явились падшие ангелы и заставши демонов работать — обрабатывать грешников на бескрайних полях страданий. Рассказал словно бы с тем, чтобы исправить мою детскую ошибку, но без стыда, смущения и не пытаясь оправдаться.

Таков был наш разговор.

С момента встречи Зас показался мне очаровательным, я восхищалась его познаниями. Хотя порой моя вера окутывала меня страхом и я боялась за свою ленивую и колеблющуюся душу. Сердце при каждой встрече с ангелом шептало: «Он — чистый дух».

За многие годы я это переосмыслила. Наш друг скорее не чистый дух, но обладает чистою душою. Он понял: я не стану нести в мир сказанного им, потому как боюсь утратить надежное место в мире. Страшусь самодовольства, не желая упиваться тем, что ведаю и чего не ведают другие (особенно мои набожные братья, от которых я, проходя по внешнему коридору мечети, обязана отворачивать взор). Мне приятно смотреть на милое лицо Заса и внимать его странным истинам, не пытаясь влиять ни на ангела, ни на мир, передавая сказанное.

Многие годы я не осуждала того множества вещей, о которых говорил Зас. И чем более молчаливой и неизменной оставалась в своих мирных садах, тем более сложными, беспристрастными и содержательными становились речи Заса. Тем менее я верила его словам. Слишком спокойно доносил он до меня правду.