Книга Босиком в голове - Брайан У. Олдисс

Он присмотрелся получше и понял, что к швабам сказанное не относится: у одних не было ремней у других пуговиц на мундире у третьих не было ни ремней ни мундиров у четвертых сапог и так далее. Жандармы дружно покашливали надеясь таким образом справиться с затором.

Один из крестоносцев спрыгнул с кузова своей машины, держа постель под мышкой, и тут же его сбили с ног и потащили к полицейскому фургону: раз-два, раз-два, левой-правой, левой-бравой.

— Ви хотел непослушайт! Бог фам в помочь! — кричали они.

— Катитесь подальше, вы! — кричали они.

— Вы не на помойке, вы в полицейском государстве, у нас порядок! — кричали они.

— Ми ваш Schnitt кинем яма а вас будем стреляйт! — кричали они.

— Освободите проезжую часть — немедленно освободите проезжую часть! — кричали они, хотя дорога была тиха, словно равнинная река, словно полоска ткани. У Арми в руках появилась флейта и он заиграл и все крестоносцы запели:

— Освободите проезжую часть астрострады Не место дерьму здесь! не место!

Жандармы окаменели предавшись Schwarmerei.[24]

Шум этот разбудил Элсбет. Она потянулась и села сразив видом своей груди молоденького шваба пробормотавшего:

— Ach, ein Zwolfpersonenausschnitt!

Она же его увидев начищенную бляху завопила так пронзительно, что от этих децибел всем стало совсем тошно.

Не успел Чартерис натянуть на себя джинсы, как рядом с ним выросла Анджелин:

— Колин, ты только посмотри, что они с нашими ребятами делают, еще минута — и мы все окажемся в каталажке ты должен срочно что-то придумать Колин все дело в том, что мы действительно мешаем движению — не знаю, зачем только мы здесь остановились. Сделай что-нибудь, Колин, — прошу тебя — сделай что-нибудь!

Элсбет она не видела в упор.

— Но ведь кроме нас здесь никто и не думал двигаться — разве не так? Для кого мы должны освобождать дорогу?

— Ты не мне это говори — скажи это лучше их фюреру. Вон он едет.

Показывает на белую патрульную машину открытую похожую на космический корабль или яхту ей не страшны шторма открыта всем ветрам внутри детина в белых одеждах на груди тысяча медалей гигантская сигара рядом двое поменьше подобострастно:

— Герр Лаундрай!!!

И швабы в один голос:

— Кто у вас главный?

Бревна на обочине.

Лемех времени. И

Действующая на нервы меланхоличность и регулярность металлоконструкций. Норд-Ост. Мост.

Медленно крики молчанье округа и всюду недвижность лишь утренний бриз поигрывает лохмами там в Англии они выглядели куда естественнее Матери-Природы дети здесь же разом осиротели. Норд-Ост.

— А что?

Всех или никого. Все застыло внутри и снаружи, а Арми знай себе пиликает — профессиональный флейтист.

Все еще не застегнув джинсов своих Чартерис через торосы машин к человеку в белом рядом тенью Анджелин хрупкая но крепость его внешнее обрамление придает композиционному центру особое своеобразие символ вечности при этом возможно замедление временных потоков а ведь он когда-то уже знал он плоским камешком пропрыгает по зеркальной поверхности океана истины хотя предпочел бы погрузиться в его холодные воды прочь от этой невнятицы на обычном уровне сознания серые истертые ступени изогнутые решетки перила наверняка лили в Италии и вот он уже в большой просторной комнате полы выложены разноцветной плиткой черное и красное трансценденция о упокой меня навеки в сознаниях исполненных тайн мой мир я могу перемещаться в его пределах при этом время практически останавливается и откуда ни возьмись птицы похожие на живущих в вечности ящеров.

— Ты этим сбродом командуешь?

Блистание медалей перезвон я только что был совсем в другом месте пусть минуту назад но был не здесь что это было неужто Вечность? Как я успел тогда? Затикал мецроном. Он ли? Швабские иллюзии его настоящего.

Неужели они предадут его?

Возвысив голос:

— Я командую не только этими людьми, я командую временем — настоящее ничтожно, говорю я вам. Я — Чартерис и рай во мне, я чувствую его, я знаю это!

Он замахал руками заметив что они взмыли в небо пытаясь нащупать крылами новые измерения птицы стремительно превращались в ящериц новая же тварь обратилась в камень. Все виденное нами недостойно существования потому и старый христианский мир лежит в развалинах оставьте его и идите туда где жизнь — это я Чартерис говорю вам! Идите туда где жизнь! И он вновь пустился в изъяснение своей великой системы. Человек-Водитель синтезирует в себе все реалии собственного мира при этом мир этот предстает ему чем-то настолько — Он наконец-таки застегнул свои джинсы и взобрался на капот космической яхты. Новая топография Земли основана на полном отказе от иллюзий и отличается от прежней прежде всего многомерностью казавшейся допсиходеликам противоречивой что объясняется их координатной обусловленностью.

Ликование и пение всеобщего восторга не разделяют только жандармы — немцы и мрачны. Чартерис набрал полные легкие воздуха и продолжил:

— Если говорить об этих уровнях нашего сознания то с ними все обстоит достаточно просто вам необходимо накопить определенный опыт или как говорит Успенский багаж. В этом случае истинное сидерическое время и ваши аркадные ритмы придут к синхронности — разумеется речь идет о фазах.

— Пшел вон с моего автомобиля! — проревел внезапно побагровевший обладатель тысячи медалей.

Два полисмена согнали Чартериса вниз.

— И еще хочу сказать вам — временной поток похож на паучьи тенета мало того он обладает определенным динаметром! Пусть же циркадные центрифуги ваших «Я» исполнят вас центростремительности! Внемлите сказанному мною ибо тот кто не услышит моих слов обречен будет на погибель в водах времени!

Они наступали на него он же отходил назад пытаясь лягнуть то одного то другого. Разве я сейчас сплю? Нет — сейчас я определенно бодрствую. Многое из того что мы считаем реальным на деле лишь представляется нам таковым ибо мы спим беспробудным сном. Далее. Реальность никак не связана с какими-то там предметами неважно какова их природа. Более того в известном смысле она противостоит им. Стены камни окна — разве это реальность? Они реальны ровно настолько насколько реально то что присуще скорее не им но нам если здесь вообще возможно говорить подобным образом. Многое из того что я сказал им покажется диким они не готовы к восприятию столь глубоких истин. Честно говоря я и сам к этому не очень-то готов. Уф. Смотрю на Джи. Улыбка во весь рот.

— Когда все кончилось больше всего я поражался не чему-нибудь но тому что я говорил им.

Я шел по Троицкой и понимал что все люди спят.

Швабы переглянулись и тут же я стал слышать какую-то странную музыку точнее треньканье. Как много я им сказал. Златогрудый начальник описал рукою параболу и остановил руку только тогда когда его толстый розовый палец указал мне на грудь коснулся сердца. Два полицая разом заграбастали то, что Успенский называл истинным «Я», прихватив заодно и все мои личины.