Книга Загадка Эндхауза - Агата Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Е. Мадам Райс. – Знала ли она о помолвке Ник и МайклаСетона? Была ли это всего лишь догадка или она прочла их переписку? (Во второмслучае ей бы стало известно, что мадемуазель – наследница Сетона.) Знала лимадам Райс, что и она сама наследует имущество мадемуазель? (Последнее мнепредставляется вероятным. Мадемуазель могла рассказать ей о своем завещании,добавив, возможно, что она от этого немного выиграет.) Есть ли хоть доля правдыв намеке Челленджера на то, что Лазарус был увлечен мадемуазель Ник? (Этимможно было бы объяснить известную натянутость в отношениях между двумяподругами, которая, по-видимому, установилась в последние месяцы.) Кто этот «приятель»,упомянутый в записке мадам, который снабжает ее наркотиками? Может быть, К? Чемобъяснить ее недавний обморок? Был ли он вызван чем-нибудь, что она услышала,или же чем-то, что она увидела? Правдив ли ее рассказ о телефонном звонке ипросьбе купить шоколадные конфеты или она беззастенчиво лжет? Что она имела ввиду, говоря: «Я все могу понять, только не это»? Если она сама не виновата, точто она скрывает?
Как видите, – внезапно перебил себя Пуаро, – вопросам,касающимся мадам, буквально нет предела. Она загадка от начала до конца. И этовынуждает меня сделать вывод. Мадам Райс либо сама виновата, либо же знает –или, скажем, думает, что знает, – истинного преступника. Только вот неошибается ли она? Знает она или просто подозревает? И как мне заставить ееговорить? – Он вздохнул. – Ну что ж, я возвращаюсь к своему списку.
Ж. Мистер Лазарус. – Любопытно, что у меня фактически нет кнему ни одного вопроса, если не считать самого тривиального: не подложил ли онотравленные конфеты? После чего у меня остается всего один, абсолютно неотносящийся к делу вопрос. Я все же записал его. Зачем мсье Лазарус предложилпятьдесят фунтов за картину, которая стоит всего двадцать?
– Он хотел оказать Ник услугу, – предположил я.
– Он сделал бы это иначе. Ведь он делец. А дельцы непокупают вещи, которые можно продать только с убытком. Если бы ему хотелосьоказать любезность мадемуазель, он одолжил бы ей денег как частное лицо.
– Как бы там ни было, но это не связано с преступлением.
– Ваша правда… и все-таки мне это очень любопытно. Я ведьизучаю психологию.
Теперь перейдем к З.
З. Капитан Челленджер. – Почему мадемуазель Ник рассказалаему, что она с кем-то помолвлена? Что ее вынудило? Ведь никому другому она нерассказала. Может быть, он сделал ей предложение? Каковы его отношения с дядей?
– С дядей?
– Да, с доктором Маком Эллистером. К слову сказать, довольнотемная личность. Но я продолжаю. Возможно ли, что, прежде чем о гибели МайклаСетона было объявлено официально, какие-то сведения просочились вадмиралтейство частным порядком?
– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните? Пусть дажеЧелленджер узнал о смерти Сетона раньше всех, все равно это не причина дляубийства любимой девушки.
– Вполне согласен. Все, что вы говорите, абсолютно логично.Но я же вам сказал, это всего лишь факты, которые мне хотелось бы выяснить. Япо-прежнему остаюсь ищейкой, которой приходится обнюхивать всякие малоприятныепредметы. Однако продолжим.
И. Мсье Вайз. – Как объяснить его слова о фанатическойпривязанности его кузины к Эндхаузу? Какую цель мог он преследовать, утверждаяэто? Получил ли он завещание или не получил? Да и вообще, честный он человекили нет?
И наконец, К. Точным здесь остается то же, что и прежде, –огромный вопросительный знак. Существует ли он на самом деле или… Боже мой! Чтос вами, мой друг?
С внезапным криком я вскочил со стула и дрожащей рукойуказал на окно.
– Лицо! – закричал я. – Я видел в окне чье-то лицо. Ужасное!Его уже нет, но я его видел!
Пуаро бросился к окну, распахнул его и выглянул наружу.
– Здесь никого нет, – заметил он с сомнением. – Вы уверены,что оно вам не почудилось, Гастингс?
– Я убежден. Кошмарное лицо.
– Здесь, правда, есть балкон. Если кому-то захотелосьподслушать наш разговор, он без труда мог бы сюда добраться. Что вы имели ввиду, когда назвали его лицо ужасным, Гастингс?
– Бледное, с вытаращенными глазами, почти нечеловеческое.
– Это все ваша лихорадка, мой друг. Лицо – допустим.Неприятное лицо – тоже возможно. Но почти нечеловеческое – это уж слишком. Увас создалось такое впечатление, потому что лицо было прижато к стеклу; к томуже вы никак не ожидали его там увидеть.
– Это было ужасное лицо, – упрямо твердил я.
– Оно не показалось вам… знакомым?
– Ни в коем случае.
– Гм… а между тем это вполне возможно. Вы едва ли смогли быузнать человека при таких обстоятельствах. Интересно, да… очень интересно…
Он задумчиво складывал свои записки.
– По крайней мере одно хорошо. Если даже этот человекподслушивал наш разговор, то, к счастью, мы с вами ни разу не упомянули, чтомадемуазель Ник жива и здорова. Что бы он там ни подслушал, этого он все равноне узнал.
– Признайтесь все же, – заметил я, – что результаты вашего,э-э… блестящего маневра до сих пор были несколько огорчительны. Ник мертва, аникаких ошеломляющих событий не последовало.
– Еще рано. Я ведь назначил двадцать четыре часа. Вотзавтра, если я не ошибаюсь, кое-что должно произойти. Иначе… иначе – язаблуждаюсь от начала и до конца. Существует такая вещь, как почта. Я возлагаюбольшие надежды на завтрашнюю почту.
Проснувшись утром, я почувствовал, что очень ослабел, нолихорадка прошла. Мне захотелось есть. Мы с Пуаро позавтракали в гостиной.
– Ну-с, – ехидно спросил я, глядя, как он раскладываетполученные письма. – Почта не обманула ваших ожиданий?
Пуаро промолчал. Он только что вскрыл два конверта, и тот идругой явно со счетами. Я отметил, что, вопреки привычке, мой друг нехорохорится и выглядит довольно угнетенным.
Затем я занялся своими письмами. В первом из них я нашелизвещение о спиритическом сеансе.
– Ну что ж, – заметил я, – если остальные пути заведут нас втупик, придется обращаться к спиритам. Я и то удивляюсь, почему столь редкоприбегают к этому способу. Подумайте, душа жертвы возвращается на землю иназывает своего убийцу. Чем вам не доказательство?
– Это едва ли помогло бы нам, – рассеянно ответил Пуаро. –Не думаю, что Мегги Бакли знала, кто в нее стрелял. Если бы даже она смоглазаговорить, она не сообщила бы нам ничего существенного. Ба! Вот забавно!