Книга Смертельный лабиринт - Фридрих Незнанский

Это получилось у нее так смешно, что все дружно рассмеялись.

— Значит, исключить некоего интереса нельзя? — продолжил Грязнов.

— Я бы не стала, во всяком случае.

— Ваше мнение особенно ценно, спасибо.

— Чем же?

— Женским, точным глазом. Настоящую женщину не обманешь. Хотя иногда бывали случаи. Но это уже информация для застолья, а не для расследования. Саня, извини, продолжай.

— А что он вообще рассказывал вам о женщинах своих? Я прошу вас понять меня правильно, Марина. Иногда больше говорит даже и не смысл, а интонация сказанного, понимаете? Так вот, как он вам это подавал? Жаловался? Хвастался? Пытался вызвать ревность? Дразнил? Сопли распускал? От вас-то он чего хотел? Я снова прошу у вас прощения за свои не очень этичные, скажем так, вопросы, но это поможет понять человека в его специфическом окружении. Если таковое у него имелось.

— Я понимаю, не извиняйтесь. Мы сейчас, как актеры, обсуждаем характер героя. Не дразнил и не пытался вызвать ревность — это однозначно. Иногда ныл, это было. Напившись — и такое случалось, правда, нечасто, — сопли распускал. А вот хвастался ли? Возможно, но так, как это делают детишки, удачно стащившие из буфета конфетку, о чем они рассказывают таким же маленьким плутишкам. То есть несерьезно. «Ах, какая! Ах, что умеет! Ах, как она меня благодарила!..» Ну и в таком духе: обратите на меня внимание! Не по-мужски у него иногда это получалось. Оно даже и не противно, а… может, гнусновато? Наверное, поэтому на ваш вопрос об ориентации, Саша, я так и отреагировала. Хотя прямых поводов не было… А конкретно от меня он ничего не хотел, кроме товарищеского сочувствия. Ну так уж был устроен.

— Вот так? — удивился Турецкий. — Интересная характеристика… Большой ребенок?

— Я говорю про детское удивление. Оно ведь у некоторых особей мужского пола, избалованных вниманием, и не только женщин, но и родителей, и педагогов в школе, и коллег на службе, и телезрителей, в конце концов, — есть же рейтинги! — начинается как бы с игры, а заканчивается стойкой уверенностью в своем особом даре и сильно завышенными самооценками. А вот когда наши разговоры касались ненависти или некоторых моментов его общения с той же невестой Зоей, там сцены, которые он закатывал, — опять же, по его рассказам — бывали крайне неприятными. Некоторые мужики, между прочим, обожают все дерьмо, накопленное в собственной душе, время от времени изливать на более-менее близких людей, которые обладают лично для себя весьма скверным качеством — умеют слушать. И за это им главным образом и достается. Леонид был из таких… помесь мазохиста с садистом, что ли? По-моему, он получал удовольствие, рассказывая иногда, как его «кинули», какие сволочи его окружают, как ему гадко, как… ну и прочее, прочее. Это было нелегко слушать, но он за годы нашей совместной работы привык и считал не только возможным, но и должным время от времени исповедоваться мне. Нередко в нетрезвом виде. Но это у него, к счастью, быстро проходило, а вот его несомненный талант журналиста… он оставался с ним. И за это мы ему многое прощали.

— Зная, что большого злодейства он все-таки не совершит? — улыбнулся Турецкий, чтобы слегка смягчить тональность разговора.

— Конечно. Вечный конфликт: гений и злодейство. Но ни до того, ни до другого Леонид не дотягивал. И тем не менее это его, как видите, не спасло. Я думаю, конфликт возник не на почве его таланта. Это к вопросу о профессиональной зависти. А вот злодейство, между прочим, способно к мимикрии.

— Возьмет вдруг и представится маленькой шалостью, этакой детской шуткой, да?

— Что-нибудь в этом духе.

— Спасибо, Марина… Сережа, учись! Да, Слава? — Оба дружно закивали, выражая одобрение. — Тогда, Сережа, забирай главного редактора, но не забудь, пожалуйста, что она женщина, и женщина красивая, следовательно, не сильно там пылите. Или перенесите архив куда-нибудь, в конце концов. Изъятие обязательно оформите протоколом. Мариночка, вы черкните им там, ладно? Формальность, но необходимая. Мы, наверное, все эти материалы вам передадим потом? Как вы у себя на студии сами решите? Это ж была не его личная затея, а в конечном счете ваши задания, я правильно понимаю? — Он с легкой усмешкой уставился ей в глаза. — А полезная инициатива всегда поощряется руководством, не так ли?

Марина улыбнулась:

— В общем, так.

— Вот и отлично. Закончите — поднимайтесь. Или, если мы завершим раньше, спустимся к вам. Желаю удачи. Сережа, проводи, пожалуйста. — И когда Марина с Климовым вышли, крикнул им вдогонку: — Сергей, прости, на секундочку! Марина, он вас догонит! — И когда тот сунул голову в дверной проем, Турецкий показал ему кулак и тихо сказал: — Головой отвечаешь, понял? Во баба! — и потряс оттопыренным большим пальцем. — Беги и считай, что Бог тебя в темечко поцеловал… Да, Славка?

И генерал только развел руками от восхищения.

2

Находки сделала Марина.

Она, чихая и вытирая время от времени выступавшие на глазах слезы, помогала Сереже разбирать свежие, незапыленные стопки тетрадей, перелистывая каждую. А Виктор все старательно записывал, и исписанных им страниц было много, больше двух десятков.

Собственно, чихали все, потому что в тесном помещении пыль так и висела в воздухе. И они выходили по очереди на улицу — отдышаться. А чтобы перенести все материалы с полок куда-то еще, об этом не шло и речи: они не хотели нарушать тот четкий и рациональный порядок расположения материалов, который установил для себя сам Леонид. Наверняка в этом был смысл, пока, правда, непонятный. Но ведь всегда легче разобраться, чем сломать, а потом думать, к чему бы это?.. Вот и Марина сказала, что готова потерпеть, лишь бы для пользы дела. И честно, и даже с удовольствием исполняла возложенную на нее миссию: определить, что здесь важно, а что — простые заметки для себя, без видимых перспектив.

Она и помогать им начала, чтоб ускорить процесс, но просматривала документы и записи не с начала полки, а с конца. То есть материалы, которые называл Сергей, тут же определяла по принадлежности, а сама в то же время просматривала другие. И ей первой повезло. Она раскрыла коричневый блок-бювар, полный разрозненных бумажек с телефонными номерами, именами, фамилиями, названиями типа «Дирижабль», «Юстин» и прочее.

— Ну-ка, ребятки, — сказала Марина, невольно переняв у Грязнова его обращение, — бросьте-ка все и посмотрите, что это? Уж не то ли, о чем говорил ваш Слава? «Дирижабль» — кто слышал такое название? Что это может быть?

— А тут и думать нечего, — немедленно отозвался Кузьмин. — Ночной клуб геев.

— Вон как? А тут, я смотрю, прямо целая картотека. Сереж, глянь ты. И вы, Витя. А еще дискет навалом! Ого! Крупная рыбка попалась! Надо Грязнову немедленно сообщить… Витя, вам необходимо проветриться, вы все время кашляете, забирайте-ка эту всю кипу и тащите наверх.

И когда Кузьмин, сложив все материалы, указанные Мариной, в пластиковый пакет, вышел, она тыльными сторонами пальцев осторожно поправила волосы и посмотрела на Климова: