Книга Наши бесконечные последние дни - Клэр Фуллер

назад была та осень, когда я увидела ботинки перед своим гнездом? Восемь? Девять? Память связывала их с другой девочкой, наивной, совсем недавно попавшей в лес. Я перевернулась на живот и вытянула руку, чтобы самыми кончиками пальцев коснуться вырезанных имен – Рубена и моего. Действительно ли он жил в хютте до нас и ушел отсюда? И где он сейчас? Я была уверена: если бы он жил на нашем берегу, я бы встретила его или заметила другие следы его присутствия, а не только мокрые ботинки.

Весь тот день, пока я играла на пианино, пропалывала грядки с морковью и обычным маршрутом обходила ловушки, я думала о том, как может выглядеть человек на противоположном от ботинок конце. Я подарила ему гладко выбритый подбородок, копну волос песочного цвета и голубые глаза. Я наделила его и американским акцентом, но он слишком напоминал Оливера Ханнингтона, так что пришлось начать заново: темные курчавые волосы и длинные свисающие усы. Я представляла, как он бесстрашно переходит реку, шагая через быстрины в своих крепких ботинках и толстых носках, и забирается на горный хребет на другом берегу. Он стоял на самом краю Великого Разлома, смотрел в черную пустоту и не испытывал страха.

Весенние дни принадлежали только мне. Гнездо укрывало меня от дождя, вокруг раскрывались молодые папоротники, и я размышляла, играет ли Рубен на пианино или на гитаре. Я мечтала о дуэтах и сольных выступлениях. Возможно, он живет на другом берегу в кирпичном доме с зеркалом и ванной. Или же он знаменитый русский писатель, который не знает английского и ищет свою жену и детей. Может быть, его по ошибке арестовали за шпионаж, он сбежал и застрял в лесу, когда образовался Великий Разлом. Если я находила солнечную полянку, я ложилась, закинув руки за голову, и вспоминала, какими толстыми были его щиколотки. Должно быть, он ловит и ест оленей, думала я, а вот нам с отцом это никогда не удавалось; или на том берегу, возможно, водятся кабаны.

Я искала его, бродя по зарослям чистотела, чьи желтые цветки бледнели с наступлением лета. Едва уловив какое-нибудь движение, я оборачивалась – но он всегда оказывался проворнее. Я искала отпечатки чужих ног, но находила только следы оленей, птиц и волков. Однажды мне пришла в голову идея: я залезу на ту скалу, откуда мы запускали змея, и осмотрю горизонт через подзорную трубу. Отец вошел в хижину в тот момент, когда я снимала ее с полки.

– И что ты собираешься с ней делать?

Казалось, он сразу насторожился.

– Хочу проверить, в порядке ли она. Хочу забраться на гору.

– Там не на что смотреть, только деревья и горы.

Он бросил дрова возле печки.

– Тогда я просто посмотрю на деревья и горы, – сказала я, убирая трубу за спину, как будто можно было спрятать ее от отца.

– Это не игрушка. Ты ее уронишь.

Он протянул руку. Я была дрессированным щенком.

– Не уроню. Я буду аккуратна. Обещаю.

Я сделала шаг к выходу.

– Пунцель, нет!

Он схватил меня за руку, которую я держала за спиной.

– Тебе нельзя.

– Но почему? Ты не можешь мне запрещать. Труба моя.

Я хотела вырваться, но он только сильнее сжал мне руку; кожа горела.

– Я не хочу, чтобы ты с ней играла.

– Я не буду с ней играть, я посмотрю на другой берег Fluss.

– Я не хочу, чтобы ты смотрела.

– Почему?

– Просто не хочу, и все!

– Какое тебе дело! – Я уже кричала.

– Отдай! – крикнул он в ответ.

Я стала плохим щенком, стянувшим кость с хозяйского стола.

– Отдай трубу, Пунцель.

Он протянул левую руку, напряженно раскрыв ладонь, жилы на запястье подрагивали. В этот момент меня осенило, что Рубен действительно живет на другом берегу и что отец знает об этом.

– Она моя. Это подарок… от… – И я поняла, что не помню, кто ее подарил.

Мелькнули какие-то обрывки воспоминаний: разорванная подарочная упаковка, увеличенные морщины Уте в медном окуляре трубы – но никаких намеков на имя дарителя.

Меня потрясло, как легко исчезла моя прошлая жизнь, и в этот момент отец вырвал у меня трубу. Не раздумывая, как и в тот раз во время пожара, я его ударила; на этот раз удар получился слабым, жалким, кулак просто отскочил от отцовской груди. И этого оказалось достаточно, чтобы он дал сдачи. Конец металлической трубки рассек мне бровь. Я вскрикнула, когда кровь потекла в глаз и по носу. Отец шагнул ко мне; он хотел извиниться, это было понятно, но я, прижав руку ко лбу, бросилась бежать. Я убегала все дальше в лес и не остановилась, даже когда он позвал меня. Я вслепую пробиралась сквозь деревья и карабкалась в гору, слезы смешивались с кровью, и я пачкала этой смесью кустики травы, за которые цеплялась. Добравшись до площадки, с которой мы запускали змея, я заслонила глаза рукой и стала вглядываться в гору на другом берегу. Как и сказал отец, видны были только деревья, деревья и темные облака, катившиеся за край хребта, который ограничивал весь мой мир.

Я еще долго сидела там, высматривая облако дыма или движение человека, но так ничего и не увидела. Полуденное солнце прошло над моей головой, и, пока я спускалась, небо потемнело и упали первые капли дождя. Когда я шла через лес к гнезду, дождь уже лил как из ведра, и видеть я могла только на пару шагов вперед. Забираясь внутрь, я услышала, что отец снова зовет меня, – из-за дождя его голос казался приглушенным и далеким. Я свернулась калачиком на подстилке из мха, стараясь не попасть под струйки воды, пробирающиеся сквозь папоротники; я была голодна и надеялась к утру умереть, чтобы отцу это послужило уроком.

Я пробовала заснуть, но дождь становился все сильнее, мох превратился в губку и вся моя одежда промокла. Кроме шума дождя, почти ничего не было слышно – лишь редкие стуки и шорохи заставляли меня вглядываться в темноту и прислушиваться. Дождь лил и лил, но через некоторое время мне показалось, что я различаю новые звуки: плеск воды и жалобное потрескивание деревьев. С горы раздался грохот, от которого подо мной задрожала земля, снова шум дождя, и снова удар, и еще один, затем звук ломающихся деревьев и топот, несущийся ко мне вниз по горе. Послышалось чье-то прерывистое дыхание – это было мое дыхание. Кровь застучала у меня в висках. Я приготовилась бежать или встретиться лицом к лицу с тем,