Книга Собаки и другие люди - Захар Прилепин

моей куртки, он засовывал голову почти целиком мне за пазуху, куда-то прямо под мышку. Было весело слушать, как он там, фыркая и наслаждаясь, дышит человеческим теплом.

Смех мой разносился далеко.

Встав передними лапами на сугроб, Кержак, не слезая с тропки, смотрел на нас задорным взглядом, а я кричал ему:

– Кержак, он такой стервец! Всегда находит!.. Кержак, только не лезь сюда и ты ещё! Мы идём, идём!..

Я безуспешно пытался сдвинуть Кая:

– Вставай, стервец белобрысый!

Дыша у меня за пазухой, Кай отказывался подниматься.

* * *

Когда миновала пора юности, Кержак утвердился как сильнейший.

Медленно надвигаясь мохнатым пахучим клубком и скаля зубы, он мог загнать Кая в конуру.

При желании ещё раз утвердиться Кержак отобрал бы у Кая и обед – но мы кормили их раздельно.

Кай был очень сильный и выносливый пёс. Он не боялся ни одну из многочисленных соседских собак. Но Кержак легко вгонял его в ужас.

В молодости Кержак пережил несколько операций, он был неповоротлив и носил в суставах железные штифты; и, быть может, железные ноги и его хромота казались Каю признаком потусторонней злобной силы.

Но однажды в ту зиму я стал свидетелем открытия, что совершил для себя Кай.

Напившись в проруби, необычайно довольный Кай понёсся вдоль реки. На пути его оказался задумчиво смотревший на другой берег Кержак. Огибая в затяжном прыжке Кержака, Кай безотчётно, ведомый гончей природой, легко хватанул его за хвост.

Спустя миг Кай был уже настолько далеко, что не успел запомнить, огрызнулся ли Кержак.

Остановившись только метрах в тридцати, Кай развернулся. Склонившись грудью и головой к земле, как делал всегда, готовясь к атаке, он смотрел на Кержака.

Кержак, осознавший всё, смотрел на него.

Они оба поняли, что́ случилось.

Кержак знал, что Кай был недосягаем. Если пойти к нему – он окажется ещё дальше.

Кай же знал теперь наверняка, что, если имеется пространство для манёвра, он может отомстить Кержаку за все испытанные им страхи.

На следующей же прогулке, когда мы оказались у последнего деревенского дома, за которым начинался лес, Кай, видя, что тут нет ни одного угла, где его возможно было бы зажать, выждал минуту и, стремительно набрав скорость, пролетел мимо Кержака, точь-в-точь повторив вчерашнюю шутку.

Он не хватал Кержака ни за бок, в котором рисковал зарыться мордой, ни тем более за ногу или за ухо. Он выбрал самое обидное – хвост.

Кержак только щёлкнул зубами – но снова было слишком поздно.

Когда это повторилось и на третий день, я выругался на Кая:

– Как тебе не стыдно, помещичья твоя порода! Он же инвалид! Когда б он бегал – ты б не унёс свои тонкие ноги!

Кай выглядел беззаботно и делал вид, что не слышит меня.

На очередной прогулке я нарочно шёл позади Кержака, чтоб не пропустить атаку Кая. Но Кай и меня не побоялся. Он возник и исчез так стремительно, что я лишь прокричал ему вослед бессмысленную ругань.

…Кержак, униженный, страдал.

Теперь он старался не спускать с Кая глаз. Едва только Кай намечал атаку, Кержак грузно и нелепо падал на зад. Подскочивший Кай уворачивался от зубов Кержака, и отбегал, не свершив задуманного.

За Каем, хватая подвернувшийся сук, спешил я, крича обидные слова.

Но, отступив, Кай не забывал своих намерений – и терпеливо, не выказывая того, следил и дожидался, когда мы забудемся и отвлечёмся.

…И вот я слышу цокот его тонких, настигающих цель ног, поспешно, едва не падая, оборачиваюсь, а там – разрывающая сердце моё картина.

Кержак, только что укушенный за хвост, сидит и смотрит на меня детскими глазами. В круглых глазах этих безответный вопрос: отчего так, за что?..

…Отчаявшись в человеческой помощи, однажды Кержак догадался, как быть.

На обратном пути из леса я всегда брал Кая на поводок, чтоб он, завидев чужую собаку или кота, не умчался вослед. Кержак же, хромая, шёл за мной.

В тот день Кержак, не подавая виду, дождался, когда щёлкнет карабин на ошейнике Кая.

Но едва я, привычно шепнув борзой «…пошли», тронулся с места, – Кержак с разгона влетел в Кая, и этим ударом завалил его на бок.

Засмеявшись, я попытался отогнать Кержака, но не тут-то было! Он вывернулся, и, едва Кай привстал, сшиб его опять, наметив при этом вполне ощутимый укус за горло!

Кай заполошно вскочил, но, так как был на поводке, сбежать уже не мог, и воззрился на меня в ужасе: спаси меня от этого медведя, разве ты не видишь, что он рехнулся?

Нет, я не рехнулся, ответил Кержак, – и, боднув мощной башкой Кая в бок, завалил его снова.

Еле отбил тогда Кая от Кержака.

– Прекрати! – кричал, уже не зная, смеюсь я или плачу. – Перестань!..

* * *

Кай, спущенный в конце деревни с поводка, как обычно, был впереди, обнюхивая что-то, но вдруг сорвался; я даже не понял, куда, и значения его рывку не придал.

Мы с Кержаком так и шли, не торопясь и не беспокоясь: деревня за нашей спиной в будничный зимний день казалась вовсе вымершей, соседские собаки сидели по дворам, а лесной зверь так близко к жилью зимой не подходит.

Только спустя полминуты, выйдя на прямую, я увидел, что Кай треплет какого-то зверька.

Вгляделся: кот.

Кричать отсюда было бесполезно.

Видя, что я спешу к нему, Кай, держа в зубах, казалось, уже бесчувственную добычу, вильнул во двор заброшенного дома на отшибе.

Там я его и застал.

– Фу! – крикнул, подбегая.

Кай присел, держа драного кота в зубах.

– Брось! – повторил я.

Он медленно, опустив голову, разжал челюсти, и кот криво выпал. Он был ещё жив.

– Кай! – я задрал его голову к себе, чтоб обругать, и ужаснулся: обычно карие глаза его были совершенно, целиком, чёрные.

Вид он имел грешный и блудливый.

…так в любую войну выглядят мародёры и насильники. На человеческих затылках будто бы подраспускают тесёмки, оттого их щёки, губы, лбы чуть оплывают, меняя привычное своё расположенье, а потемневшие бесстыжие глаза скользят, не в силах остановиться ни на одном предмете…

– Господи, а это что? – охнул я, не заметив впопыхах, что длинная морда Кая от глаза почти до самых ноздрей была распахана на полсантиметра вглубь кошачьим когтём.

Борозда удивительным образом не кровоточила. Внутри она была розово-чёрная.

Пока я разглядывал Кая, кот, волоча за собой длинную кишку, отполз, но тут же оказался в зубах у подоспевшего Кержака.

– Да чтоб тебя! – выругался я.

Поспешив к тибету, успел