Книга Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

20 апреля. Пятница. С приезда в Ливадию я пользуюсь непривычным мне досугом. Только по утрам, на какой-нибудь час времени, мы с Гирсом и графом Адлербергом являемся в кабинет государя для прочтения полученных новых известий по делам политическим и для обсуждения ответов. Чтение это происходит в кабинете императрицы или на ее балконе. Затем, кроме обязательного присутствия за обедом, всё остальное время свободно: пользуюсь им для прогулки и чтения – два удовольствия, которые я могу себе позволить только теперь, как редкое исключение из обычной моей жизни.

Прочел я замечательную статью профессора Градовского, помещенную в одном из ежемесячных журналов: «Социализм на западе Европы и в России». Автор мастерски разъясняет ненормальное явление наших русских «социалистов», которые заимствовали на западе только имя, но действуют и думают совершенно в ином смысле. То, что называется в Европе «социализмом», совершенно чуждо нам; у нас это экзотическое растение, для которого нет пригодной почвы. Градовский весьма верно указывает причины, создавшие у нас «нигилизм», и обстоятельства, помогающие безобразным деяниям наших пропагандистов и революционеров. Дело в том, что при всей чудовищности проповедуемых ими принципов, они не только не встречают отпора в обществе, но даже находят благоприятствующую почву в массе недовольных существующим порядком вещей.

И я, со своей стороны, постоянно высказывал и высказываю эту самую мысль; но Градовский изложил ее с бóльшим умением и тактом; он сумел высказать много таких истин о настоящем нашем, можно сказать, хаотическом положении, которые в другой форме не могли бы появиться в печати.

Действительно, нельзя не признать, что всё наше государственное устройство требует коренной реформы, снизу доверху. Как устройство сельского самоуправления, земства, местной администрации, уездной и губернской, так и устройство центральных и высших учреждений – всё отжило свой век, всё должно получить новые формы, согласованные с великими реформами, совершенными в 60-х годах. К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицеймейстера или даже городового. Высшее правительство запугано дерзкими проявлениями социалистической пропаганды и думает только об охранительных полицейских мерах, вместо того чтобы действовать против самого корня зла. Появилась зараза – и правительство устраивает карантинное оцепление, не предпринимая ничего для самого лечения болезни.

Высказывая эти грустные мысли, невольно задаешь себе самому вопрос: честно ли ты поступаешь, храня про себя эти убеждения, находясь в самом составе высшего правительства? Часто, почти постоянно гнетет меня этот вопрос. Но что же делать? Плетью обуха не перешибешь; я был бы Дон Кихотом, если бы вздумал проводить взгляды, совершенно противоположные существующим в той сфере, среди которой вращаюсь; взгляды эти сделали бы невозможным мое официальное положение и не принесли бы ровно никакой пользы делу. Я убежден, что нынешние люди не в силах не только разрешить предстоящую задачу, но даже и понять ее. Для успокоения же собственной совести было бы одно средство – удалиться от правительственной деятельности, что и составляет уже давно предмет задушевной моей мечты; но возможно ли было предпринять такой шаг в последние годы и скоро ли можно будет осуществить свою давнишнюю мечту?

22 апреля. Воскресенье. Сегодня утром приехал в Ливадию князь Дондуков. После обедни и завтрака государь принял его доклад в присутствии моем, а также Гирса и графа Адлерберга. Разумеется, главным предметом доклада было избрание на болгарский престол принца Александра Баттенберга, соображения о его прибытии в Болгарию, о приеме им депутации, даже о том, в каком мундире должен он явиться и какую русскую ленту следует на него надеть. Впрочем, князь Дондуков привез с собой целую кипу докладных записок по разным вопросам, преимущественно о ликвидации нашего управления и оккупации в Болгарии. Завтра он уже намерен отплыть обратно в Варну.

24 апреля. Вторник. Вчера праздновался в Ливадии день рождения короля эллинов [Георга I] и именины великой княгини Александры Иосифовны. Это не помешало длинному докладу князя Дондукова в присутствии моем и Гирса. Более всего было толков о приезде и вводе во владение нового болгарского князя Александра. Телеграф не перестает действовать.

Между тем из Константинополя известия удовлетворительные: в субботу генерал Обручев представлялся султану, был принят очень благосклонно и сегодня должен был продолжать путь в Филиппополь; он везет, кроме русской прокламации к населению Восточной Румелии, также официальное заявление от имени султана о том, что Порта, сохраняя за собою права, предоставленные ей Берлинским трактатом, не намерена пользоваться ими относительно ввода турецких войск на Балканы или в какие-либо другие части Восточной Румелии. Такое заявление много успокоит взволнованные умы болгар и, что весьма важно, сделает вовсе излишними все неприятные объяснения с Англией и Австрией; обе они останутся в стороне с нахальными своими домогательствами.

Сегодня князь Дондуков-Корсаков уехал обратно в Варну.

30 апреля. Понедельник. В прошедшую пятницу, 27-го числа, ездил я навстречу моей семье, которая от Симферополя приехала в Ялту в экипажах. Проведя некоторое время в Ялте со своими, я возвратился к вечеру в Ливадию. В субботу утром жена и дети, по пути в Симеиз, заехали ко мне. Когда я пришел с докладом, государь объявил мне, совершенно для меня неожиданно, что требует, чтобы я не иначе ездил в Симеиз, как в сопровождении казака. Как ни отговаривался я от [неудобной] этой охраны, однако же не мог отклонить высочайшую волю; ко мне прислан кавказский казак из Собственного е. в. конвоя для сопровождения меня в тот же день в Симеиз.

Другая новость была для меня приятная: государь, узнав через графа Адлерберга о желании моем избегнуть поездки с его величеством в Берлин и Варшаву, чтобы провести некоторое время на отдыхе со своей семьей, весьма любезно изъявил на это полное свое согласие. Перспектива поездки в Германию в свите государя была для меня вовсе непривлекательна.

После доклада моего и чтения дипломатических известий у императрицы я поспешил отправиться в Симеиз. На пути под разными предлогами старался отсылать от себя вперед провожавшего меня казака. В Симеизе провел я время до сегодняшнего вечера в совершенном бездействии. Это dolce far niente[52] среди прелестной местности, в дорогой семье, есть действительный отдых не только физический, но и душевный.

Возвратившись к обеду в Ливадию, я уже нашел здесь принца Александра Баттенберга. Когда собрались к обеду, государь объявил, что производит князя Болгарского в генералы русской службы и назначает его шефом 13-го стрелкового батальона, в воспоминание участия принца в первом походе генерала Гурко за Балканы, при чем особенно отличилась 4-я стрелковая бригада. Князь высказал мне свои опасения насчет предстоящих ему затруднений. В четверг прибудет сюда болгарская депутация.

4 мая. Пятница. Князь Болгарский всю неделю знакомился с положением дел и предстоящею ему задачей. Приехавшая вчера болгарская депутация представлялась сегодня князю в столовой дворца. Она состоит из епископа, господ Стоилова, Бурмова, Караконосова, одного мусульманина и одного крестьянина. Князь был в мундире русского уланского полка (Вознесенского), в генеральских эполетах, с лентой Белого орла и в болгарской шапке. После взаимного обмена приветствиями и речами депутацию повели в гостиную, где принял ее государь. Хотя бóльшая часть депутации говорит по-русски, однако же государь сказал им речь по-французски с тем, чтобы слова его были понятны и самому князю Александру. Епископ отвечал прекрасною речью по-русски.