Книга Надежды леди Коннот - София Джеймс

– Я еще никогда… – Сефора покосилась на постель.

– Мы не будем спешить.

– И я боюсь, что…

Он положил ей на губы палец:

– Ш-ш-ш! Никаких правил здесь нет.

Он провел пальцем по ее верхней губе и щеке, погладил подбородок и шею. Она затрепетала, но не от холода. Вся горя, она закрыла глаза, отдаваясь на волю чувству. Он сказал – никаких правил. Нет ничего верного и неверного.

Он провел подушечкой пальца по выпуклости ее груди; тонкий шелк разошелся, он взвесил в ладони упругую плоть. Его пальцы не переставали играть с ее соском. Не в силах совладать с раздирающими ее самыми разными ощущениями, она теснее прижалась к нему.

– Позволь мне владеть тобой, Сефора. Позволь мне любить тебя! – еле слышно прошептал он, почти касаясь ее кожи губами; он чувствовал, что она дрожит и готова раскрыться перед ним.

– Да… – ответила она, и ее голос звучал отголоском его голоса, полного желания и надежды.

Он прикусил ее сосок зубами – как давно он об этом мечтал! Ему хотелось завоевать ее не спеша, добиться обдуманной победы. Забыв о тревоге, она запустила пальцы в его шевелюру. Шейный платок развязался и упал ему на плечи.

Ее муж. Скоро он станет ее возлюбленным. Все мысли сплавлялись воедино. Потом не осталось никакой логики. Он подхватил ее на руки и уложил на постель.

Она была миниатюрной, а он – рослым. Он был брюнетом, а она – блондинкой. В ее голубых глазах он читал одновременно согласие и страх. Но она лежала тихо и смотрела на него снизу вверх;

лиф платья был спущен до талии, груди отчетливо виднелись при свете свечей, камина и луны.

Он хотел видеть ее, когда они вместе достигнут пика наслаждения. Да, очень хотел! Он никогда не любил темноту, а его жена такая красавица, что ее не годится прятать во мраке.

Задрав юбку золотистого платья, он запустил руку под шелк, развязал атласные подвязки. Потом его ладонь двинулась выше, в средоточие ее женственности. Без труда избавившись от последнего кружевного барьера, он запустил в нее пальцы.

Она ахнула и запрокинула голову, одновременно приподнимая ягодицы. Она задавала темп. Она больше не испытывала страха и вела его, часто дыша. Он видел, как пульсирует жилка у нее на шее. Ладонь другой руки он положил на низ ее живота и слегка прижал, радуясь близости и угадывая ее желания. Резче! Быстрее! Глубже…

Ее сотряс мощный взрыв; она наполнилась светом и пламенем. Внутренние мышцы сжались; она брала то, что он ей давал, не сдерживаясь, и перед тем, как наконец затихнуть, застонала от наслаждения. Ее влага текла по его пальцам, а по лицу струились слезы. Когда она открыла глаза, в них застыло изумление.

– Теперь ты готова для меня.

– Значит, это не все?

Он рассмеялся, но в его хриплом смехе не было никакого веселья – только желание.

– Сефора, любимая, мы ведь только начали!

Она молча смотрела, как он раздевается; она испытывала сладкую истому; не было сил даже на то, чтобы помочь ему. Сначала он снял сюртук и рубашку, затем убрал шейный платок. Она снова увидела страшные багровые рубцы у него на шее.

– От веревки, – пояснил он, заметив, что она на него смотрит.

Никаких подробностей. Никаких эмоций. Только пояснение, которое открыло ужасную правду того, что она видела перед собой.

Ей хотелось привстать и дотронуться до рубцов, успокоить и утешить его, но он уже спустил брюки и стаскивал черные блестящие сапоги. И вот он остался совершенно обнаженным; в отблесках пламени его кожа, казалось, светилась. Она любовалась его мускулистым, жилистым телом. Она заметила у него на теле множество старых шрамов. Увидела не до конца зажившую рану на плече и еще два параллельных шрама на предплечье.

У него тело воина: красивое, сильное, четко очерченное.

Потом ее взгляд опустился ниже, и она забыла обо всем, поражаясь его полной и возбужденной мужественности. Размер его плоти восхищал и слегка пугал ее. Сефора примерно представляла, как выглядит голый мужчина. Мария как-то нашла в одной отцовской книге старую газету со скабрезными рисунками. Однако иллюстрация в газете не объясняла правды плоти и желания в таком мужчине, как Фрэнсис Сент-Картмейл.

Ее пальцы потянулись к нему словно сами собой; она обхватила ладонью его твердый как камень и гладкий стержень. Он оказался теплым и совсем не страшным; ей показалось, что ее ладонь словно создана для него. Когда он застонал и пошевелился, она поняла, что делает с ним то же самое, что он раньше делал с ней, и ее пальцы принялись исследовать, изучать его. Легко касаясь его, она раскрывала его тайны.

Он накрыл ее руку своей и притянул к себе. Золотистое платье легко соскользнуло на пол, открывая тело целиком. По восхищению в его глазах она поняла, что он считает ее красавицей. Его руки тоже принялись исследовать ее; они ласкали ее грудь, талию, постепенно спускаясь все ниже. Между ее ногами разгорался жар.

На сей раз он сел, а ее осторожно усадил сверху. Он медленно, бережно насаживал ее на свой стержень – понемногу, на дюйм, на два. Наконец сопротивление ослабло, и он проник в нее целиком.

Она негромко вскрикнула от боли, но он не выпустил ее. Он не спеша позволял ей привыкнуть к своим размерам; его член растягивал ее изнутри. Наконец ей показалось, что она сейчас раскроется, лопнет, как персик, упавший с дерева в конце лета.

Лопнет от спелости.

Он проник еще глубже, и боль сменилась новыми ощущениями. Боль перекрывал жар. Он двигался медленно, однако все чаще проникал на глубину.

– Сефора, почувствуй меня! Почувствуй, как я тебя хочу! – шептал он, едва перекрывая громкое биение ее сердца; ее дыхание участилось; она снова приближалась к пику.

Второй рукой он обхватил ее ягодицы и начал двигаться, уверенно и сильно. Теперь он не утешал ее, но демонстрировал всю силу своей страсти.

И вместо боли пришел экстаз. Сначала слабый, постепенно он нарастал, заполняя самые отдаленные уголки ее организма, вытесняя сдержанность. Она громко вскрикнула.

А он по-прежнему не выпускал ее.

– Лети со мной, любимая, теперь мы полетим вместе!

Она наполнилась светом, сладким жаром, похожим на расплавленный мед. Словно солнечные лучи пронзали ее, забирая силу воли, желания и мысли. Он задвигался быстрее. Она продолжала испытывать сладкое томление, когда он ворвался в нее последний раз и застыл, замерев и закрыв глаза. Волны наслаждения накрыли их обоих с головой, унося далеко и высоко…

Они долго не шевелились; по-прежнему не разъединяясь, они лежали рядом, превратившись в одно целое.

– Сефора! – выдохнул он, когда к нему наконец вернулся дар речи. – По-моему, ты вознесла меня в рай.

Она рассмеялась; он отодвинулся от нее, забирая остатки влаги; она потянулась к нему, и он накрыл ее ладонь своей теплой рукой.