Книга Тайный шифр художника - Олег Рой

– Да, – кивнул я. – Антикварный салон, насколько я понимаю, где-то во дворах между Невским и Итальянской, а турагентство – на Васильевском острове, где-то возле Биржи, в бывших портовых складах.

– Все это не так уж далеко. – Вика вооружилась купленной в поезде картой. – Пойдем по Невскому, найдем антиквара, оттуда к Эрмитажу, поздороваемся с атлантами… Дальше можно сразу на Васильевский, а можно еще и погулять по Дворцовой набережной. Или к Исакию, а на Васильевский уже потом…

Немного поплутав по дворам – причем с немалым удовольствием, – мы наконец отыскали антикварный салон Рэмбрандта… пардон, господина Вульфа. Его магазин делил с какой-то конторой первый этаж солидного ампирного здания и действительно выглядел вполне «салонно». Судя по остаткам прежней вывески возле водосточной трубы, тут когда-то был мебельный. Так что и с площадями, и с освещением в магазине Рэмбрандта все было в порядке.

Впрочем, мебели тут вполне хватало. Равно как и бронзовых светильников, и всевозможных картин, и скульптур, и черт знает чего еще. При взгляде на живописные полотна мне подумалось, что есть некая мрачная ирония в том, что хозяин салона, возможно, – самый ценный «экспонат» собственной коллекции.

«Экспонат» обнаружился за высокой полированной стойкой, из-за которой виднелась поблескивающая лысина – он читал какой-то аляповато иллюстрированный каталог.

– Добрый дэнь, молодые люди. Ищете что-то конкрэтное?

– Мы ищем господина Вульфа, – сказал я.

– Он пэрэд вами. Чэм обязан?

Поднявшись во весь рост, он стал похож на Кису Воробьянинова из старого, гайдаевского фильма – в исполнении Сергея Филиппова. Тощий, почти костлявый, высоченный, чуть не на голову выше меня. Еще не старый, где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью, но уже почти совершенно лысый. «Типичный предводитель дворянства», – подумалось мне, никогда в жизни, понятно, ни одного предводителя дворянства не видавшему. Голос «предводителя» звучал неприятно, с каким-то деревянным скрипом. А «е» он произносил как «э». Должно быть, именно поэтому его и прозвали «Рэмбрандт», а не «Рембрандт».

– Добрый день, Александр Андреевич. – Я вежливо кивнул, разве что каблуками по-юнкерски не прищелкнул. – Я Грек, знакомый Угрюмого.

«Предводитель» взглянул на меня с явной укоризной:

– Молодой человэк! Несмотря на ваш пиджак, цэпан и гайку, рискну прэдположить, что вы не чужды высшэго образования. И, думаю, даже гуманитарного. Поэтому давайтэ попробуэм, очень вас прошу, как-то обойтись бэз фэни и уголовных погонял, хорошо?

И протянул мне руку. Рукопожатие у него было на удивление сильным, словно мою ладонь прищемило трамвайной дверью (имелся у меня такой неприятный опыт).

– Простите, – извинился я. – Просто не был уверен, что, если я передам вам привет от Виссариона Ивановича Усольцева, вы поймете, о ком речь. И, кроме того, я не слишком люблю свое имя – Феофан.

– Что ж, об этом можно догадаться, Фэофан, – улыбнулся Рэмбрандт. Улыбка его определенно красила. – Боюсь, эсли б мэня так звали, я бы тожэ прэдставлялся бы как-то иначэ. Однако привэт от покойника – это звучит как-то странно, вы нэ находитэ?

То, что Рэмбрандт знал о смерти Угрюмого, меня не слишком удивило. В криминальном мире новости распространяются очень быстро.

– Жаль бэдолагу… – Александр Андреевич сокрушенно покачал лысиной. – Говорил я эму: остэпэнись, брось свою волчью жизнь.

– Он хотел, он очень хотел, – вздохнул я. – Но ему не дали.

Антиквар удивленно поднял одну бровь. Право, ему очень не хватало монокля, который при этом обязательно выпал бы и закачался на шелковом шнурке.

– В каком смыслэ?

– Видите ли, это долгая история… – слегка замялся я. – Но я почти уверен, что смерть Угрюмого… то есть Виссариона – не несчастный случай.

– Вот как… – По его лицу трудно было понять, какое впечатление произвели мои слова. – Однако что ж это я дэржу гостэй, да еще такую очаровательную гостью, на ногах! – Он чуть поклонился Вике, которая во все время нашего разговора смущенно стояла в стороне и молчала. – Присаживайтесь, – и жестом указал на окружившие низкий расписной столик изящные кресла.

Гамбс там или не Гамбс, но кресла вполне могли быть «из дворца». Впрочем, более демократичной мебели вокруг не наблюдалось, и мы с Викой уселись, куда было указано.

«Предводитель» распахнул небольшой шкафчик возле своего стола, оказавшийся баром. Точнее, если исходить из его отделки и предполагаемого возраста, погребцом.

– Жэлаэтэ что-нибудь выпить? Или кофэ?

– Кофе, – выпалили мы хором.

– Катюша! – позвал он, чуть повысив голос, и из дальней двери тут же появилась высокая статная женщина, уже далеко не юная, но все еще привлекательная и очень ухоженная.

– Моя помощница, – представил ее Вульф. – Катюша, будьтэ так любэзны, приготовьтэ мнэ и моим гостям кофэ.

Катюша молча скрылась за черной лаковой ширмой, на створках которой танцевали японские журавли, а Рэмбрандт повернулся ко мне:

– Так почэму вы, молодой чэловэк, вдруг рэшили, что Виссарион нэ сам приказал нам всэм долго жить?

– Видите ли… Возможно, вы просто не в курсе… – начал я. – Но это не единственная подозрительная смерть среди ваших… э-э-э… товарищей по несчастью. Виссарион уже четвертый…

Мне казалось, что Вульф обязательно должен был прислушаться к моим словам. Во всяком случае, будь я на его месте, обязательно бы прислушался. А он только махнул костлявой рукой.

– Молодой чэловэк, я рэшительно не вэрю в эти фантазии. Нэ знаю, почему вы так ухватились за эту глупость. Проститэ, но Мэньшой всэгда ходил по краю. А Виссарион, упокой эго Господи, нэ отличался дисциплинированностью, что эго и сгубило…

– Возможно, вы не знаете, – несколько помедлив, повторил я. – Но могилы Маз… Мамазяна и Сабурова были осквернены, а тела их частично уничтожены.

– Вы говорите так, будто это нэчто из ряда вон выходящээ, – усмехнулся он. – В наши врэмэна, увы, такиэ случаи сплошь и рядом. Сатанисты, нэ будь они помянуты, мародеры, да просто обычные хулиганы. Сэйчас же в странэ сплошной бэспрэдэл. А моих, как вы дэликатно выразились, товарищэй по нэсчастью уж точно нэ в одних саванах похоронили. Навэрняка в их могилах было чэм поживиться…

Из-за ширмы вышла Катюша, торжественно неся серебряный, тоже явно антикварный кофейник. Водрузила его на черную плоскую подставочку, расставила вокруг легкий (может быть, даже «костяной») фарфор – крошечные, на два глотка, чашечки, сахарницу с торчащими из нее серебряными щипчиками и кувшинчик со сливками. Окинула взглядом получившийся натюрморт, добавила стеклянную вазочку с немецким печеньем и вопросительно взглянула на Вульфа.

– Спасибо, – поблагодарил он, и Катюша все так же молча скрылась за дверью.

– Видитэ ли, молодой чэловэк, – назидательно проговорил Вульф, разливая кофе. – Все можно прэкрасно объяснить бэз всяких мифичэских убийств и тэорий заговора. Был такой старинный философ, Оккам, так он изобрел принцип, имэнуэмый бритвой…