Книга Генерал Георгий Шпак - Борис Костин

…У нас море законов. Можно принять меры и заставить людей уважать наши законы. А можно и не принимать никаких мер. Проблема в том, что каждый отстегивает, все повязаны – и участковые, и работники следственных органов, и контрольных органов. Все начальники получают «на лапу» и молчат.

Надо сделать так, чтобы в прямом смысле горела земля под теми, кто спаивает народ, дико обогащаясь на этом.

…У нас разворовывание нефтяных богатств – тоже для некоторых бизнес. Прибыльный бизнес! Разворовывание приобрело астрономические размеры. Воруют лес, глину, щебень, пески, лечебную грязь, чернозем… Сотнями тысячами тонн вывозят за пределы Рязанской области. Безнаказанно, без всяких налогов. Мы постеленно наведем везде порядок. Сейчас рассматриваем вопрос, чтобы прекратить вывоз прежде всего леса и чернозема. Разрабатываем акцизные документы, ибо сегодня лес вывозится по поддельным документам. Предъявляют милиционеру на посту ГАИ документ с печатями, подписью главы района, лесхоза, леспромхоза… Круглые, нормальные печати, не подкопаешься. Нет, так не пойдет! Мы сегодня разрабатываем документ, который подделать будет невозможно. Он будет выдаваться только в Рязани, и образец такого документа будет на всех постах ГАИ. Машина с лесом идет – покажите документ, разрешение области. И всё. Я понимаю, появится море недовольных, но нас это абсолютно не интересует. Главная задача – навести порядок.

Поэтический опус В. В. Маяковского «Я планов наших люблю громадье, размаха шаги саженьи…», воспевающий годы первых советских пятилеток, в первой части соответствует времени нынешнему, в котором, однако, рука об руку, в отрыве от реальности и точного расчета, шествует волюнтаризм, а в «шагах саженных» более движения, нежели смысла. «Верный арап» российских императоров Павла I и Александра I граф А. А. Аракчеев любил рассуждать о служивых людях как о «механизмах, артикулом предусмотренных». В действительности государственное устройство Российской Федерации напоминает гигантскую машину со множеством систем жизнеобеспечения, сбой даже в одной из которых непременно приведет к остановке всего агрегата. В России 83 федеральных субъекта, о делах руководителей которых судят по официальным отчетам в Кремле, в Правительстве, на различных форумах и в прессе. Пути вхождения во власть каждого руководителя субъекта РФ различны, как и несхожи их характеры, темперамент, взгляды и методы управления регионами. Одни – те самые пресловутые «винтики» в системе, иные наделены амбициозностью китайских мандаринов, и лишь немногие – подлинные, а не мнимые слуги народа. Времена ходоков, ушедшие было в минувшее, возвращаются вновь, также, как и хождение в народ, картинное, в котором без труда просматривается древний посыл: «Барин к нам приедет, барин нас рассудит и поможет».

В действительности губернатор Г. И. Шпак приезжал, помогал, но никогда не рассыпал популистские и заведомо неисполнимые обещания. И в силу своих душевных качеств, в которых напрочь отсутствовало чванство и высокомерие, продолжал оставаться лесковским «очарованным странником».

Несмотря на еще большую загруженность, чем в армии в пору моей службы, хотя и там все мои дни были строго регламентированы, всё-таки теперь, будучи губернатором и сняв с себя генеральский мундир, я неожиданно ощутил изящный привкус свободы. Именно «изящный», то есть не совсем чтобы вольный, но уже как бы приникший к остальным сторонам жизни, абсолютно гражданской. И во мне как-то очень настойчиво стало пробиваться желание поглубже (или понастойчивей, или поподробнее) вглядеться во все стороны жизни, скрытые от меня иной реальностью. А теперь вместе с генеральским мундиром я снял и некую заботу, именно сугубо воинскую направленность, все-таки меня несколько стеснявшую. Дальше можно процитировать классика: «Я оглянулся окрест…» Продолжать не стоит, хотя состояние процитированного отрывком настроения вполне применимо и ко мне. Да ведь даже в войну народ находит силы и возможность не только страдать, а у нас с вами мирное время, по крайней мере, в пределах видимого фронта. Поэтому захотелось какими-то свежими глазами взглянуть на все окружающее, что привлекает внимание щедростью жизни, её дармовых даров в виде абсолютно любого природного пейзажа, как в нашей Мещерской стороне, и рукотворного, то есть в черте людского жилища.

Я люблю Паустовского, может потому, что он не надоедлив и даже поощряет к перечитыванию. Что я имею в виду? Да то, что время от времени вдруг накатывает потребность в чем-то осмысленно одухотворенном. Может, от отсутствия собеседника, заражающего тебя внутренним светом, которого избытоку Паустовского. Я открываю страницы о Мещере и вместе с автором брожу по топям и перелескам родного края.

«Леса в Мещере разбойничьи, глухие. Нет большего отдыха и наслаждения, чем идти весь день по этим лесам, по незнакомым дорогам к какому-нибудь дальнему озеру.

Путь в лесах – это километры тишины, безветрия. Это грибная прель, осторожное перепархивание птиц. Это липкие маслюки, облепленные хвоей, жесткая трава, холодные белые грибы, земляника, лиловые колокольчики на полянах, дрожь осиновых листьев, торжественный свет и, наконец, лесные сумерки, когда из мхов тянет сыростью и в траве горят светляки.

Закат тяжело пылает на кронах деревьев, золотит их старинной позолотой. Внизу, у подножия сосен, уже темно и глухо. Бесшумно летают и как будто заглядывают в лицо летучие мыши. Какой-то непонятный звон слышен в лесах – звучание вечера, догоревшего дня.

А вечером блеснет наконец озеро, как черное, косо поставленное зеркало. Ночь уже стоит над ним и смотрит в его темную воду, – ночь, полная звезд. На западе еще тлеет заря, в зарослях волчьих ягод кричит выпь, и на мшарах бормочут и возятся журавли, обеспокоенные дымом костра.

Всю ночь огонь костра то разгорается, то гаснет. Листва берез висит не шелохнувшись. Роса стекает по белым стволам. И слышно, как где-то очень далеко – кажется, за краем земли – хрипло кричит старый петух в избе лесника.

В необыкновенной, никогда не слыханной тишине зарождается рассвет. Небо на востоке зеленеет. Голубым хрусталем загорается на заре Венера. Это лучшее время суток.

Еще всё спит. Спит вода, спят кувшинки, спят, уткнувшись носами в коряги, рыбы, спят птицы, и только совы летают около костра медленно и бесшумно, как комья белого пуха».

Я закрываю книгу, все еще в предощущениях чего-то истинно человеческого, какого-то смиренно-удовлетворенного, со щемящим ощущением всего проходящего. Как запах осенней, перебродившей после холодных дождей листвы. Хочется хорошей памяти, красивых и щедрых итогов человеческой жизни.

И я удивляюсь себе. Ведь только что я был так далек от конкретных дел, совершенно растворяясь в притягательных описаниях, очень схожих с моим настроением. А тут неожиданно возникает роскошный замок позапрошлого века в Кирицах, с таким старанием сохраненный и очень нужный в его теперешнем значении детского туберкулезного санатория.

Я попал туда зимой. Стоял редкий в этом году классический зимний полдень. Отовсюду сияло солнце и в блестящих его лучах нестерпимо радостно искрились острые снежинки. И дворец словно плыл огромным кораблем поверху высокой горы, смещаясь в сторону мрачного леса. Налетал снежный ветер, поднимая мутный вихрь морозной пурги, путая увиденную реальность со всплывшими в памяти картинками сказочных средневековых замков. И уж, во всяком случае, никаким образом не напоминая день сегодняшний, да и не пересекаясь с обыденностью примелькавшихся городских пейзажей. Даже теперь, среди вспыхивающих то тут, то там застроек новых богатеев. Все в этом дворце олицетворяло мощный дух наших предков, а еще неспешную уверенность в вечной жизни – через эту красоту, которая радует всех, кто хоть раз бросил взгляд на чудесное это творение.