Книга Приключения Никтошки - Лёня Герзон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это почему?
– А потому, что врет ваш Знайка.
– Зачем же ему врать?
– А затем. Чтобы коротышки не пугались. Сам-то Знайка знает, да других убеждает наоборот. Потому что на самом-то деле… по-настоящему… она есть.
– Кто? – шепотом спросил Растеряка.
– Шишимора! – гаркнул ему Пустомеля в самое ухо и при этом схватил повара Кастрюлю за подмышки.
– Ай! – крикнул Кастрюля и в ужасе нырнул с головой под одеяло.
– Да хватит вам! – зашипел на них Мальберт, оглядываясь на Таблеткина, который от громких звуков, кажется, проснулся, но потом пожевал губами и перевернулся на другой бок. – И так страшно, да они еще и вопят! Сейчас Таблеткин вам по шприцу снотворного в попы вколет – вот тогда будет страшно!
– Н…нн…нну и пп… пппусть вколет, – послышалось из-под Кастрюлиного одеяла. – Я шш… шш… пп… ппприца совсем не бббоюсь. Шш… шшш… ишимора намного страшшш… шшнее…
– Конечно, чего тебе бояться, у тебя вон какая попа толстая! Несколько минут все молчали. Наконец Пустомеля снова заговорил:
– Вот вы тут сидите под одеялами… и вам тепло и не страшно. Ну… скажем так: не очень страшно…
В это время ветер как раз утих. Дождь тоже как будто устал и уже не стучал так громко по жестяному карнизу.
– Не очень страшно, – продолжал Пустомеля. – А это потому, что вы думаете, что никого нет. А она… вот прямо сейчас! Сию минуту. Сидит на кочке посреди болота. На кочку вылезла. Волосы у нее длиннющие. Из тины. И тянутся глубоко под воду. Рот кривой ужасно. Она сидит и мокнет под дождем. А уши огромные. Как у слона. И лопоухие, как лопухи.
– Нет, вы только ее себе представьте! – шипел Пустомеля. – И вы сразу поймете, что ее не может не быть. Поняли?
Никто не отвечал.
– Ну вот. Молчание – знак согласия. А если ее не может не быть, значит она есть!
И Пустомеля обвел всех торжествующим взглядом, словно только что совершил научное открытие.
– Можете сколько хотите твердить, что ничего нет, а Шишимора все равно есть и никакой Знайка вам не поможет!
Снова ветер ужасно завыл и пригнул мокрые ветки сирени к самому дому. Черные ветки так страшно зашуршали прямо по стеклу, что все почувствовали: она есть.
– Вот она – Шишимора – шуршит! – радостно прошептал Пустомеля. Растеряка сидел, плотно закутавшись в одеяло. Широко раскрытыми глазами он глядел на мокрые черные ветки сирени, которые ветер беспрестанно мотал перед окном то вправо, то влево. Мальберт под своим одеялом сжал руками колени, вглядываясь в темное небо. Кастрюля, наверно от холода, стучал зубами. Из-под одеяла торчал только кончик его носа и правый глаз. Когда небо озаряла вспышка молнии, Кастрюля подскакивал на кровати, словно ужаленный. По сравнению с другими коротышками повар Кастрюля был огромным, и пружины матраса, словно волны в бурном море, долго еще потом швыряли Растеряку, Пустомелю и Мальберта в разные стороны.
– Ну и что? Подумаешь? – сказал наконец Мальберт. – Есть она – и есть. Не здесь же, а там, у себя, в своем болоте. Ну и пусть себе там на своей кочке сидит.
– Подожди. Это я тебе пока только доказал, что она есть. А теперь, когда все убедились в ее существовании, я вам расскажу.
Пустомеля снова немного помолчал и стал рассказывать:
– Ну вот… сидит она, значит, на кочке посреди болота. Вокруг дождь, ветер, холод. И ей, бедненькой, тоже становится страшно. И она тогда пробирается поближе к жилью коротышек. Жмется, бедная, промокшая вся, поближе к домам. Спрячется где-нибудь под крылечком. А как появится прохожий, который поздно ночью домой возвращается… она потихоньку из-под крыльца покажется, подойдет поближе… и просит:
«Пусти, добрый коротышка, в дом погреться. Совсем я, старая, озябла, продрогла, рви-матизм у меня.
– Что это – рви-матизм? – спросил Кастрюля.
– Да ничего, болезнь такая. Не перебивай! Ну вот… стоит она под дождем, вода с нее ручьями течет. Вся такая жалкая. Если коротышка глупый, верит Знайке и про Шишимору раньше не слыхал – возьмет да и пустит ее к себе в дом. «Заходите, – скажет, – бабушка, садитесь вот здесь, на кухне, я вам сейчас чаёк разогрею и полотенце принесу, чтобы волосы вытереть». И уйдет в ванную за полотенцем. А Шишиморе того только и надо. Только он ушел – спрячется она за мебель и станет теперь в этом доме жить. А коротышка вернется – нет никого. Только зеленая лужица под табуреткой. «Ну, – подумает, – видно, почудилось. Наверно, это с моих резиновых сапог вода натекла». И станет Шишимора у него в доме за мебелью жить.
Пустомеля замолчал.
– А еще у нее есть муж, которого зовут Как.
– Как? – переспросил Кастрюля.
– Да, Как.
– Что как?
– Да не что как, а его так и зовут: Как.
– Зовут как?
– Ты что, дурак или ничего не понимаешь? У него такое имя: Как.
– Имя Как?
– Вот именно!
– Что это за имя такое?
– Уж такое, какое есть.
– Никогда раньше такого имени не слышал, – сказал Мальберт.
– Какое-никакое, а так именно мужа Шишиморы и зовут: Как. В этом-то вся и путаница. Иногда она его прямо из болота зовет. А он любит везде блуждать. А она его все зовет, чтоб с ней сидел и не блуждал. Зовет его:
«Как, Как!» – а коротышкам кажется, что их кто-то спрашивает. Это когда вот так, как сейчас – на улице ветер, дождь, и кажется, будто тебе кто-то на ухо нашептывает, будто все время спрашивает: «Как? Как?» – а это не «как», а Шишимора своего мужа Кака зовет. Этот Как – огромный великан. Ростом, как сто коротышек.
– Как же он в болоте с Шишиморой помещается?
– А болото – оно знаешь какое?
– Какое?
– Глу-у-бокое! В тыщу метров глубиной. Как туда только ногой ступит – и уже бульк, и весь там. Сидит – одна голова из болота торчит, словно кочка. Он так целыми днями сидит, только и видно, что кочка, а из нее какой-то дымок или пар идет. Это Как дышит. А вот, путник идет мимо. Вокруг одно болото, нигде сухой земли нет, ступить некуда. Видит он: кочка – и шагает прямо на нее. А Как – тут как тут: бульк в болото – только этого коротышку и видели. Как-то – коротышкоед. Он такой огромный, что в обед может до четырехсот коротышек съесть.
– Где же он столько возьмет? – удивился Мальберт.
– То-то и оно, что нигде. Вот Как и сидит все время голодный. Приходится ему один мох щипать, да поганки. Как и его сестра очень поганки любят. Особенно бледные.
– У него еще и сестра есть?
– Есть, только о ней мало что известно.