Книга Философия аналитики - Юрий Курносов

Настоящий синтез понимания объекта становится его системной трактовкой, предполагает систематику всех форм объекта. Системщики считают системой всё, что угодно (например, луковицу). Но проблема не в том, чтобы назвать какой-либо объект системой, а в том, чтобы его системно объяснить. Надо идти не от слов (обозначений), а от практики. Анализ – это не расчленение целого на составные части (как принято считать на уровне обыденного сознания), это выявление базовых свойств и признаков предмета анализа!

Высшей практической систематикой является кладистика (кладизм) – построение иерархической системы свойств объекта, синтетически упорядочивающих все его формы на основе его развития.

Эта система и называется кладограммой. Она выражает разные уровни интеллектуальной технологии мышления = системного анализа.

Сориты и кладограммы представляют собой не только логическое, но и диалектическое мышление. Ни специалисты по логике (их объектом являются сориты и силлогизмы[112]), ни биологи (их объектом являются кладограммы) не решат обособленно проблем технологии мышления. Это возможно осуществить только при их совместной работе. Таким образом, сориты есть един ство логического и диалектического мышления. Логика может применяться и без диалектики, но высшие её приёмы, в том числе и сориты, являются единством логики и диалектики. Что же касается диалектики, то она вне логики не существует.

Специфика высшей формы диалектического мышления объясняется следующим соритом:

Таким образом, сорит есть последовательность (цепочка) слов, которая обозначает генезис и структуру форм объекта. Она показывает одновременно прошлое, структуру настоящего и основу будущего состояния объекта. Сорит позволяет наиболее экономным образом объяснять свойства конкретного объекта, одновременно показывая их у всей совокупности форм объекта. Действительность объекта представлена единством его прошлого, настоящего и будущего состояний. Их следует познавать одновременно, объективно, и сориты предоставляют для этого возможность. Этот подход позволяет правильно формировать у аналитиков мыслетехнологии, о которых говорилось в разделе 1.6 «Эволюция методология аналитики» («звезда в квадрате»).

Различные графические модели, визуализирующие технологии теоретического объяснения объектов представлены на рис. 8.

Для научного отображения мира исходным является упорядочение. Оно начинается с простейшей группировки, поднимается до типизации, классификации, систематики, кладизма. И это движение по линии нарастающего усложнения содержания понятий во многом зависит от выполнения упорядочением главной функции обобщения – отыскания общего в понятиях, что происходит посредством индукции. Одновременно всё это означает синтез, интеграцию научного отображения действительности – теорию[113].

В силу исторической подвижности, развития различных научных дисциплин, а значит, и используемых в них понятий (категорий, терминов) научная разработка любой теоретической системы всегда была и является сложной проблемой. Понятие можно определить как целостную совокупность суждений, т. е. мыслей, в которых что-либо утверждается об отличительных признаках исследуемого объекта, ядром которой являются суждения о наиболее общих и в то же время существенных признаках этого объекта[114].

Рис. 8. Система графических моделей, визуализирующих технологию теоретическоого объяснения объектов

1.7. «Древо порфирия» прообраз стихийной аналитики древних

Наиболее развитой формой вербальных аналитических моделей является дихотомная модель Порфирия (234–305 гг. новой эры). Она была создана через 7 веков после Платона для иллюстрации его диалектики. Её признают все, но фактически редко пользуются.

Справка. Порфирий был тем человеком, кто создал интереснейшую философскую экзегезу поэтической картины из XIII песни «Одиссеи» Гомера. Эта экзегеза называлась «О пещере нимф» и являлась одной из первых неоплатонических конструкций космоса. На всё учение Порфирия – философа, логика, математика, астронома, падает отблеск орфико-пифагорейских идей. Отсюда, возможно, и его интерес к миру тайн, к чистому философскому умозрению. Несомненно, именно орфико-пифагорейскими традициями обусловлена та символика, которой буквально дышат все сочинения Порфирия. Для пифагорейцев вообще имели огромное значение акусмы, то есть те непосредственные наставления из области религии, быта и морали, которые ученик слышал от учителя. Но еще большее значение имели для пифагорейцев «символы», то есть осмысленные и истолкованные с позиций глубоко мистических те же самые акусмы. Трактат «О пещере нимф» Порфирия есть не что иное, как развернутый и до предела насыщенный символический комментарий Гомера. Так как Порфирий был не только философом, но ещё и логиком, то его символическая картина строго продумана, а каждый её образ строжайше дифференцирован и вычленен. Астрономико-математические занятия Порфирия придали его трактату своеобразную «космическую» окраску. Однако Порфирий был так же ритором и грамматиком. Предметом его увлечений в молодости было наследие Гомера. Столь интересное сочетание в одном человеке различных пристрастий – ученых, мистериальных и художественных – замечательно было выражено учителем Порфирия Плотином. Автор трактата «О пещере нимф» сам рассказывает, что, когда он прочитал на празднестве в честь Платона поэму о священном браке (имеется в виду брак Зевса и Геры на Иде) и истолковал её в духе возвышенно-мистическом, кто-то назвал его безумным, а Плотин сказал Порфирию так, чтобы все окружающие слышали: «Ты показал себя сразу поэтом, философом и гиерофантом»[115]. Для нас важны принципы философско-художественного, символического и логического мышления Порфирия, который отличал свою предполагаемую аудиторию от остального человечества как бодрствующих от спящих[116].