Книга Пленник моря. Встречи с Айвазовским - Николай Кузьмин

О твоем векселе я два раза писал из Неаполя к Сомову, но он как видно и не думал послать его. Наконец по приезде моем сюда он мне выдал следующую сумму: 580 руб. скуд. 106–71… но там вычитается post commission do banque[108] 11/4 полторы скуды, остается 105 и 66 bogiadu, но я, виноват, распорядился этими деньгами, потому что ты мне позволил их удержать, если мне нужно. Но я бы этого для себя никогда не сделал, в особенности теперь я нисколько не нуждаюсь, я их отдал Макрицкому, он теперь в самом деле в нужде, и я уверен, что он в скором времени будет в состоянии мне их возвратить, а потому, когда они тебе будут нужны, пиши немедленно ко мне, это не бог знает какая сумма.

Меня удивил успех Макрицкого в живописи. Он написал девушку в чочарском костюме, бросающую с балкона цветы во время карнавала. Движение довольно грациозно, выражение лица очень приятно и вообще все написано добросовестно, даже со вкусом. Я уверен, что эта картина будет иметь успех в Петербурге. На здешней выставке нынче были хорошие пейзажи неаполитанского художника Carlo[109] и одного миланца marquise J’Ayeglio.[110]

Я застал еще две большие картины того и другого. Маркиз пишет очень ловко, в особенности деревья, а у Карло дома написаны мастерски. На французской выставке не было ничего замечательного. У наших художников я еще не у всех был, кроме Моллера. Он затевает писать большую картину. Эскиз очень хорош и сюжет поэтический. Однако вот уже полдень, и Макрицкий выпрашивает также местечко и для себя. Прошу тебя, пиши ко мне. И уведомь меня, скоро ли поедешь в Крым, чтоб я знал, куда писать. Кланяйся всем знакомым в Петербурге, в особенности Тыранову, я бы очень хотел теперь ему написать слова два, да день, нет времени. Прощай любезный друг.

Твой Штернберг.

Гейне, Монигетти, Воробьев, Михайлов и прочие тебе кланяются.

Вам Штернберг[111] так хорошо расписал все, касающееся до меня, что я не имею ничего более сказать, кроме что с боязнью приступил к принятию помянутых денег, могу сказать, что ухватился за них, как утопающий хватается за нос другого, и таким образом, спасаясь сам, топит еще и другого.

Но бог милостив и я уверен, что наш добрый Иван Константинович, если и утопает, то в счастии и довольствии и потому только так храбро мы с Василием ограбили тебя.

Письмо И. К. Айвазовского президенту Академии художеств о написанных им картинах с видами Константинополя с просьбой продлить срок его пребывания в Крыму.

29 ноября 1845 г., Феодосия

Ваше императорское высочество!

По возвращении моем сюда из путешествия с его императорским высочеством великим князем Константином Николаевичем, я успел написать здесь две картины. Одна из них представляет вид части Константинополя, снятый с Золотого рога, другая со стороны Галатской башни.

«Вид Константинополя при вечернем освещении». Художник И. К. Айвазовский. 1846 г.

Картины сии долгом поставляю повергнуть милостивому вниманию Вашего императорского высочества для предварительного представления на высочайшее усмотрение.

При чем приемлю смелость доложить Вашему высочеству, что я бы полагал полезным остаться здесь до мая месяца, дабы удобнее исполнить высочайшую волю составлением видов Черноморских портов, если на то будет соизволение Вашего императорского высочества.

С достодолжным высокопочитанием и беспредельною преданностью имею счастие именоваться всепокорнейшим слугою Вашего императорского высочества.

Иван Айвазовский, академик императорской Академии художеств.

Из письма И. К. Айвазовского графу Зубову о своих планах и предстоящей выставке картин в Феодосии.

Феодосия 16 марта 1846 г.

…Мне так совестно пред всеми добрыми знакомыми, что не знаю как и начать письмо. По этой причине долго не решался, наконец, думаю – лучше редко, нежели совсем не писать, и наконец собрался с духом написать Вам, добрейший граф, несколько слов о себе с надеждой и от Вас получить весточку. Здоровы ли Вы? Что Ваши милые дочки, артистический дом ваш, все меня очень интересует.

Вояж мой с его имп[ераторским] высочеством Константином Николаевичем был чрезвычайно приятный и интересный, везде я успел набросать этюды для картин, особенно в Константинополе, от которого я в восхищении. Вероятно, нет ничего в мире величественнее этого города, там забывается и Неаполь и Венеция.

Возвратившись оттуда на родину свою, я имел счастье по воле его императорского] величества отправиться из Николаева в Севастополь на одном пароходе с его величеством, который все время чрезвычайно был ко мне милостив и много картин заказал во время смотра морского в Севастополе.

Всю осень я провел почти на южном берегу Крыма, где я совершенно наслаждался природой, видя одно из лучших мест в Европе. Да вдобавок еще у себя в отечестве, наслаждаясь настоящим, можешь будущность свою также мечтать тут же. И потому я купил маленький фруктовый сад на южном берегу. Удивительное место. Зимой почти все зелено, ибо много кипарису и лавровых деревьев, а месячные розы цветут беспрестанно зимой. Я в восхищении от этой покупки, хотя доходу ни копейки, но зато никакие виллы в Италии не заставят меня завидовать.

Не имея с собой довольно материалов для живописи, я должен был выписывать из Петербурга, просил и прочее, и потому я немного начал поздно работать, т. е. 15 января только мог начать и вот уже написал четыре большие картины (порты Черного моря) по приказанию его величества. Теперь начинаю писать в большом же размере Константинополь и потом думаю еще картины четыре небольшие написать и уже непременно в последних числах мая с картинами отправлюсь в Петербург. Окончив здесь все картины, я хочу выставку сделать здесь на родине в Феодосии,[112] куда приедут со всех сторон Крыма и при этом хочу дать бал господину Казначееву, которому я много обязан, как Вам уже известно. Желал бы Вас застать в Петербурге, но боюсь, что Вы будете у себя в имении, вероятно, на лето. Княгине Гагариной хочу на днях писать также. Мне непростительно, право, не писать таким добрым знакомым…

И. Айвазовский.

Феодосийская выставка была юбилейной. Она посвящалась десятилетию творческой деятельности молодого художника.