Книга Теория и практика расставаний - Григорий Каковкин

– Тогда вы должны рассказать о ваших взаимоотношениях с Александром Ароновичем Васильевым, вместе мы сможем найти какие-то зацепки, за что его могли убить.

– Задавайте вопросы – я же не знаю, что вам надо знать?

– Все.

– Так не бывает. Господь Бог всего не знает…

– А мы должны знать.

Ульяновой это показалось смешно, она посмотрела на Шишканова, подумала, что он какой-то старомодный и лицом, и фигурой, какой-то ретромальчик, но если ему сменить прическу, отрастить перед стрижкой волосы подлиннее, переодеть в свободную одежду, дать денег и научить их тратить…

– Ему кто-нибудь звонил в последнее время или он с кем-то встречался? – перебил ее мысли Шишканов.

– Я же за ним не следила. Он пользовался мобильным телефоном, и кто ему звонил – вы знаете лучше. Я не знаю – вы знаете, у вас распечатка.

– Но мы не знаем, о чем он говорил. Может, вам что-то известно?

– Мне – нет. Я никогда не подслушиваю.

– Хорошо. Вы познакомились год и несколько месяцев назад, точнее когда это было?

– Весна прошлого года, кажется. Да, весна. Апрель.

– Вы дали ему телефон, это было в ночном клубе, кстати, в каком, вы не помните?

«Теперь я должна вспомнить ночной клуб, в котором я не была сто лет. Хотя мы же с Сашей ходили куда-то, он выступал…»

– Яне помню, как он называется, но он рядом с метро «Динамо», новый такой, большой, если свернуть направо с Ленинградского проспекта, уже проехав выход из метро. В сторону центра…

– Я знаю этот клуб, – прервал Шишканов. – Он очень большой, для молодежи, на тысячу человек или больше, там не просто познакомиться с теми, кто выступает на сцене.

– А мы познакомились.

– Это непросто, как же это, научите.

– Случай.

«Оказывается, рассказывать о том, чего не было, совсем нелегко».

– И как же он произошел, этот случай? Научите, как знакомиться с музыкантами, выступающими на сцене.

– Для этого надо быть женщиной.

– Ну, вы же себя там не предлагали…

«Я что, должна ему сдаться и рассказать, что озверела от одиночества, от того, что ко мне подсаживались в столовой замусоленные мужики, а подруги все при мужьях. А я дома – одна. Или сидела у них в гостях, как от первого брака дочь, приехавшая как снег на голову из какого-нибудь Сыктывкара… не знаю откуда. А потом вдруг от безделья зашла в Интернет, увидела – сайт знакомств. Здравствуйте, мой рост, вес, вредные привычки, сколько раз хотели бы заниматься сексом. Классическим или каким? А я уже давно – никаким».

– Что я должна рассказывать? Случай, его величество случай. Случайность. Так сотни людей знакомятся, тысячи.

– Вы, наверное, помните, как познакомились с бывшим мужем…

– Да.

– Это было давно, а тут всего год с небольшим, и почему-то вы не хотите вспомнить…

– Что вы хотите узнать, Петя. – И тут же поправилась: – Петр Васильевич? Что? Способна ли я на случайные связи? Да. Способна. Могу вам сказать по секрету, любая женщина способна на случайные связи, на неожиданные знакомства. Любая. К ним надо только подойти неслучайно.

– Это как? – заинтересовался темой Шишканов, уставший от маминых вопросов, почему у него до сих пор нет постоянной девушки, собирается ли он жениться. – Как неслучайно?

– Просто. Со случайностью не надо бороться, она ваш друг.

Шишканов не понял:

– То есть?

– Со случайностью не надо бороться. Она ваш друг, – повторила Ульянова с другой, предельно ясной, почти учительской интонацией. – Друг. Друг. Да. Друг…

«Что я говорю? Я ничего тогда не понимала. Но он назвал меня Ту, и я полетела».

22

«Саша, – я решила: подписываю договор, хотя все пункты его мне противны.

Мне не нравится все. Не нравится, что мы должны почему-то через год расстаться, что я не должна плакать. Ты, Саша-Вася, зазнаешься. Если я тебе в этом Приложении к договору напишу просто: „Я люблю тебя, Саша Васильев, я очень тебя люблю. Ты самый лучший мужчина в моей жизни, твой запах кружит мне голову, я не могу перед ним устоять. Я не могу устоять перед твоей игрой… Ты умеешь говорить там, когда есть только наши тела, такие простые слова, что я чувствую себя совсем девчонкой, которая забывает про все, что с ней случилось в жизни. Ты – это ты. Ты наркотик, а я – подсела“. Если я тебе так напишу – ты зазнаешься. Поэтому ты прочел это – и сразу забудь. Понятно? Тебе это нельзя знать, ты лопнешь от своего мужского величия. А я хочу, чтоб ты жил и не лопнул. Но должна же тебе сказать, Саша Васильев, почему-то мне хочется называть тебя так, похоже, как в школе на торжественной линейке или зачитывая классный журнал по списку. Ты вдохнул в меня летящую свободу, я парю, мне ничего не надо: что будет завтра, знать не хочу. На меня давило это завтра, а оказывается, я всю жизнь хотела испытать свободу. Я всегда принадлежала мужу, даже мужьям, но в первом, коротком браке я этого даже не заметила, не поняла, а во втором точно – я была вещью. Дорогой вещью, может быть, даже любимой, но вещью, покорной вещью. Я тебе об этом рассказывала. И видела по твоим глазам, тебе это неинтересно. И хорошо, что неинтересно. Мне теперь тоже. Мы с тобой знакомы всего два месяца, и я что-то начала понимать. Кажется, поняла. Любовь состоит из мечтаний. Ну, как не мечтать „жить вечно и счастливо“? Мечтать – не страдать, мечтать – не бедствовать, мечтать о том, чтобы тот, один счастливый день с любимым мужчиной повторялся и повторялся до бесконечности. Так, чтобы были настоящие чувства, а не только благодарность за что-то. Я это знаю. Желание – так, чтоб стучало сердце! Эти мечтания нельзя убирать из любви. А ты именно этого хочешь и боишься мечтать сам. Конечно, мы за все наши мечты платим, часто по два-три раза за одно и то же. Расплачиваемся и расплачиваемся. Я больше не хочу платить. Не хочу! Я нашла тебя. Все. Ты – мой. Конечно, мы должны любить до конца, до последних дней – как тебе это непонятно! Какие у любви могут быть сроки? Не понимаю. Но сейчас не об этом, а о чувствах, моих чувствах к тебе. (Объясниться, оказывается, так непросто.) Короткое и тесное плетение – это мы. Мы с тобой два месяца и семь дней – раз и все, сплелись, как ниточки шерстяные. Так тепло! И кажется, я тебя очень-очень давно знаю, знаю, что ты любишь, чего ты хочешь. Ты говоришь, что нельзя называть тебя „мой“. Нельзя – согласна. Есть в этом опасность, пошлость. Согласна. Знаю по себе, я не сразу стала вещью, из меня рвалась наружу нормальная потребность быть просто женой, женой моего мужа, матерью моего сына, это так органично для женщины, которая впускает в себя мужчину, „заходи, мой единственный, заходи…“ А потом. Да, тогда я от жизни чего-то хотела, как все: „этого“, „этого“, „этого“, все – надо, а сегодня так – ничего, кроме любви. Отличный возраст сейчас, между прочим! Или, может, это от того, что так долго ждала? Ты мне говорил, что жизнь кончается, и ты не знаешь, кто будет твоя последняя любовь, а я – знаю. Я хочу, чтобы я и была твоя последняя любовь. До конца дней – я. И я не хочу, чтобы мы расставались, просто не хочу, как дети не хотят манную кашу. Не верю, что мы расстанемся через год и через два, мы будем вместе. И все. Я люблю тебя, мой (ой! этого нельзя говорить – ну прости в последний раз) Саша Васильев. Почему? Люблю – вот и все объяснение. Ты написал в любовном договоре „год любви, любовный блюз“ – давай блюз, бесконечный, любовный. Бесконечный! Мы два свободных человека, но любовь – это связь, мы связываемся, ты связался со мной, а я – с тобой. Мы связались, сплелись, мы вместе. Ты думаешь на год, я думаю – навсегда. Я убью тебя и себя, если это будет не так! Я люблю тебя, Сашенька, я очень тебя люблю, зазнавайся, зазнавайся. Что тут сделаешь! Зазнавайся. Я люблю тебя и смертельно соскучилась. Смертельно. Приезжай.