Книга Красно Солнышко - Виктория Гетто

Ворота же града распахиваются, и стальная стена щитов и секир врубается в бесформенную массу. Но не сдаются дикари. Пытаются метать копья, потрясают своими топориками, на удивление метко и ловко бросают их в дружинников. А те уже приспособились. И все попытки нанести им вред тщетны. И начинает уже стальной безжалостный ёж свой жуткий круг, сгоняя врагов к стене града, но новый торжествующий вопль издают раскрашенные груди туземцев – из леса появляется новая армия, и их столько же, сколько уже пало от рук закованных в сталь воинов…

Брячислав обречённо тряхнул головой в островерхом шлеме, надсадно закричал:

– Помните, братья, за нами дети и жёны! Не бывало такого, чтобы славяне сдавались! На миру и смерть красна! В бой, братие!

И ответил ему рёв глоток разъярённых боем воинов:

– На слом! На слом!

Начал оттягиваться было к граду стальной ёж, да завяз в сплошной массе краснокожих тел. Застыл на месте. Не первый час уже бой идёт лютый. Устали люди. А чужаки всё прибывают и прибывают… Видать, со всей земли новой собрались, чтобы с пришельцами покончить…

И вдруг вновь распахнулись ворота града, и оттуда ещё один отряд вышел, в сталь закованный, на выручку к стоящим насмерть посреди раскисшего от крови поля воинам двинувшийся. А следом – ещё один, куда больше предыдущего, смертный круг закручивающий вновь. Да ливень стрел, со стен городка бьющий, вдруг куда гуще стал…

– Потянем, братья!

– Гой-да!..

Крики умирающих, вопли краснокожих воинов, дико улюлюкающих свой клич, хруст разрубаемых костей, скрежет камня и кости о металл. Вой рассекающих воздух стрел и надсадное хеканье, словно у дровосеков, дружинников, рубящих сплеча. Стоны раненых…

Брячислав, шатаясь и волоча за собой меч, двинулся к вышедшему из стены воинов высокому человеку в доспехе. Добравшись, стянул с головы шелом, кое-как просипел:

– Не такой встречи хотел я, брат… Но хвала богам нашим, вовремя ты…

Гостомысл шагнул вперёд, и рёбра брата затрещали от объятий.

– Жив! Главное – жив!

…Дым переселенцы увидели издалека. И сразу навалились на вёсла так, что те даже затрещали от натуги. Одновременно мужчины облачались в доспехи, торопливо извлекали из трюмов тулы с запасными стрелами, готовясь к бою. Едва дощатые корпуса лодий коснулись пристани, как с них бросились в бой первые ряды, чтобы поддержать своих, дать им хотя бы немного роздыху, оттягивая на себя следующий удар нападающих. Ну а тем временем прочие корабли закончили швартовку, и почти все мужчины ринулись в бой.

– Воды… – прохрипел князь, и тут же в руки ему ткнулась кожаная фляга с прохладной озёрной водой. Сделал несколько глотков, пополоскал во рту, выплюнул. Чуть подождал, на этот раз выпил чуть-чуть. Потом спросил терпеливо ждущего брата: – Сколько вас?

Тот горделиво ответил:

– Две тысячи. Сорок лодий.

– Две?!

– Две. Все семейные. Так что…

Договорить ему не дали. Из-за спин воинов вывернулось нечто визжащее, плачущее, бросилось Гостомыслу на шею, начало торопливо, лихорадочно покрывать его лицо поцелуями. Младший князь деву не отрывал, только прижал крепче к себе свободной рукой, стиснул так, что у той перехватило дыхание. Потом ответил на поцелуй, чуть отстранил, опустил на землю:

– Замуж пойдёшь ли за меня, девица красная?

Та задичилась, прикрыла заалевшее лицо рукавом длинной славянской рубахи, смущённо кивнула. А Гостомысл улыбнулся брату:

– Не дождалась меня Дубрава. И к лучшему, как я понял. Ладно. Веди людей в град, брат. Там говорить будем. И думу думать.

Навстречу братьям и воинам, возвращающимся с поля брани, вышли жрецы, прибывшие с караваном, глянули быстрым взглядом на заваленное телами убитых и раненых поле, багровое от крови, торопливо отдали распоряжения. Из городка заспешили люди, стали разбирать тела. Убитых складывали длинными рядами, раненых клали отдельно, на чистое место. Жрецы захлопотали возле них, делая перевязки, вправляя выбитые булавами кости. Гостомысл было дёрнулся, но брат удержал его:

– Нам миром всё порешить бы, брат. А воевать против всей земли – не потянем.

Тот утих, прижимая к себе идущую обок Эпику. Понял. Брячислав добавил:

– Народу много теперь. Кто лодьи пусть выгружает, а кто тут поможет…

К вечеру скорбный труд закончили. Насчитали две с половиной тысячи убитых врагов. Раненых было едва больше сотни. Тяжёлых – немного. Но жрецы заверили, что выживут все. На всякий случай пленным связали ноги, но те не предпринимали никаких попыток бежать или навредить лечащим их служителям Святовида, молча глядя на неуязвимых для их оружия пришельцев с невиданно бледной кожей. Выставили удвоенные дозоры. Славянские волкодавы, приехавшие с хозяевами, свирепо порыкивали на охраняемых воинами пленников да молча кружили вокруг города, который сразу вырос в несколько раз. Пока, правда, из-за шатров походных, но это ненадолго.

Брячислав быстро пришёл в себя после битвы. Убитых не было. Зато поранены оказались почти все. В пылу боя люди не обращали на раны внимания, охваченные бешенством сражения. А теперь и славянам пришлось обратиться к лекарям за помощью. Лечили наравне с туземцами, разницы не было, и те, видя это, делали нужные поселенцам выводы.

За день выгрузили скот, птиц. Пригнали в городок, поставили в новенькие, изготовленные загодя теми, кто оставался на зимовку, стойла. Что удивительно было для всех – собаки не тронули волков, живущих с людьми. Обнюхали, запоминая запах, но не сцепились насмерть. Те, впрочем, тоже агрессии к извечным врагам не проявили. Миром обошлось… Ночью почти не спали. Кто вернулся, делились новостями с остававшимися. Рассказывали, что нового в мире.

Храбр нашёл Слава сразу после битвы. Тот командовал требучетами, которых на всякий случай построили десять штук, и стрелки этих орудий внесли немалый вклад в победу. Хотя и им досталось тоже. Небольшой отряд смог преодолеть частокол, и воинам пришлось сойтись врукопашную. Впрочем, вырубили краснокожих быстро, хотя некоторых из славян те поранили… А теперь оба побратима сидели в новенькой избе Слава за богато накрытым Анканой столом, не меньше мужа обрадованной возвращению Храбра. Тугаринка, за долгий путь уже окончательно оправившаяся от раны, молча ела, бросая острые взгляды на славян и иннуитку, время от времени отвлекавшуюся на ребёнка.

– Значит, сын у тебя? Рад, друже. Весьма рад.

– Ага. Парень. Первый, родившийся здесь. Ну, да ты рассказывай, что дома?

Тёк неспешный рассказ… Пока Слав не догадался спросить:

– А что супружница твоя молчит? Из каких краёв родом будет? Чьего племени? Что не наша – по облику вижу, несмотря на одёжу.

Парень нахмурился:

– Не жена она мне пока. Зовут Йолла. А роду-племени того самого, что семнадцать зим назад род первых Волков под корень извёл…