Книга ЧЯП - Эдуард Веркин

Грошев подержал дозиметр над жетоном.

– Нормально, – сказал он. – Нормальный для металла фон.

– А тебе радиоактивные попадались вообще? – спросил Синцов.

Он потрогал биметаллические монеты, взял одну. Астраханская область.

– Пару раз, – ответил Грошев. – Как-то взял партию жетонов со Шпицбергена, они фонили слегонца. Не сильно, в пределах нормы, но все равно. Потом «шайба», помню, была в отличном качестве и Карл Маркс еще. Эти вот хорошо звенели. В восемь раз выше предельно допустимых, думаю, на самом деле из Чернобыльской зоны.

– Как это? – не понял Синцов. – Как оттуда можно достать?

– Книжку «Пикник на обочине» читал?

– Да…

Другая монета. Приморский край.

– Вот так, примерно. Сталкеры работают не покладая рук. Оттуда уже почти все вывезли, знаешь, сколько активного хабара по стране ходит? Вот и приходится предохраняться. Да и вообще, дозиметр в хозяйстве вещь небесполезная.

– И что ты с ними сделал? С «шайбой» и Марксом? Которые фонили?

Грошев улыбнулся и снова поводил дозиметром над монетой.

– Лобанову на день рождения подарил, что еще? Он советы любит, уже восемь наборов юбилейки собрал, дурачок. И один ходячки, что, конечно, сильно. Помню, «шайбе» сильно обрадовался…

И, глядя на изменившееся лицо Синцова, рассмеялся.

– Шутка, – успокоил он. – Шутка и юмор. В болото их выкинул. Отъехал подальше от города и в болото. Глубоко и надежно. Через тысячу лет не найдут, не переживай. Я человек разумный и современный, я даже лампочки не выкидываю, собираю в ящик. А Лобанов всех нас переживет, он человек без воображения, таким в жизни легче.

Я тоже, подумал Синцов. Человек без воображения. Мне и мама всегда это говорила. И это правда. Ничего мне по-настоящему не нравится. И книги вроде читаю, и фильмы смотрю, и в игры поиграть… А по-настоящему ничего не цепляет. И вот даже это собирательство, тоже мимо. Да, интересно, да, забавно, да, деньги, серебро в кармане, потом на золото поменяю. Но все равно не волнует. То есть, может, и волнует, но только совсем чуть.

Синцов немного себя пожалел. Обидно, когда так, ничего не хочется. Что делать?

Боровск, немного попятнел Боровск.

Наверное, и удача из-за этого зацепилась. Втянулась в пустоту, заполнила вакуум. Удача, безликая старуха, встреченная в лесу, лучше бы ее не встречать. Бабка-Синюшка, прав был Бажов, синюшка.

– Деньги вообще загадочная вещь, – Грошев снова смотрел в окуляр микроскопа. – С ними много забавных историй связано, в основном…

Грошев что-то записал в блокнот.

– В основном не очень веселых почему-то. Один мой знакомый нашел странную монету, три рубля тысяча восемьсот пятьдесят шестого года. Он был опытный коллекционер и, разумеется, знал, что такой монеты не бывает. Однако нашел он ее при таких обстоятельствах, что возможность подлога исключалась – в закладке в подвале собственного дома.

Грошев снова записал, погрыз ручку.

– Скорее всего, это было чье-то оригинальное творчество, но требовалось в этом убедиться. Коллекционер стал изучать вопрос и постепенно провалился в эту монету. Монета его сожрала.

– Как это?

– Такое иногда случается, – кивнул Грошев. – Человек смотрит на монету, изучает ее, каждую выбоинку, каждую царапинку, каждую деталь штемпеля. Он знает ее досконально, знает расстояния между деталями и кантом, количество рубчиков на гурте, знает все. Он может представить ее с закрытыми глазами и представляет ее перед сном, а потом она начинает сниться. Потом он видит ее уже наяву, все мысли его сходятся к этой монете…

Синцов представил и несколько порадовался, что у него небогато с воображением. Ну разве что медведи…

– Говорят, что есть такие монеты… – задумчиво произнес Грошев, отвлекшись от блокнота и микроскопа. – Монеты – это… вообще не очень светлое дело…

– Почему это?

– Потому что…

Грошев замолчал, видимо, все никак не мог подобрать формулировку.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Ты знаешь, какие монеты самые известные?

– Так сразу не скажу…

Но почти тут же Синцов вспомнил.

– Хотя вспомнил, – кивнул он.

– Хорошо в школе учишься, – заметил Грошев. – Или книжек много читал. Или и то и другое.

– Тридцать тетрадрахм, – сказал Синцов. – Самые известные монеты в человеческой истории.

– По поводу идентификации точных данных нет, в Римской империи ходило много серебряных монет, – заметил Грошев. – Статеры, сикли, тетрадрахмы. Так что какие именно – неизвестно.

Грошев улыбнулся.

Ряжск.

– Теперь ты понимаешь, что нумизматика – это темненькое, – сказал он. – Порой весьма темненькое.

– Но ведь это было… Две тысячи с лишним лет назад.

– Есть легенда, что они до сих пор в обороте, – негромко произнес Грошев. – Конечно, с годами они изменили вид. Предполагают, что они вообще любят менять свой облик и могут выглядеть совершенно заурядно. Как пять рублей две тысячи восьмого. Как пятак восемьдесят первого. Как квотер. Как десять пфеннигов. Как доллар. Как совершенно любая монета. Они не прочь поиграть, и один из них сейчас может находиться в твоем кармане…

Как-то похолодало. То ли от слов Грошева, то ли действительно, но похолодало. Все-таки, наверное, Грошев, он рассказывал слишком хорошо, театрально и мрачно, так что Синцов почувствовал. Темненькое.

Снова Ряжск.

– Представь, это лежит у тебя в кармане, а ты не знаешь. Или получаешь на сдачу в магазине и тоже не знаешь. Или в старой копилке, ты берешь это в руки – и все…

Грошев зловеще пошевелил глазами.

– Жизнь твоя превращается в нумизматический пепел, – спокойно сказал он. – И немногим удается всплыть на поверхность, весьма немногим. Это затягивает. Сначала у тебя есть одна монета, и ты думаешь – а не стоит ли тебе купить еще одну, чтобы первой не скучно было? И ты покупаешь или выпрашиваешь у тети в обмен на китайский будильник, причем выпрашиваешь сразу десяток, почти задаром… И все. Все свободные деньги ты начинаешь тратить на них, только на них, выискивая самые лучшие, в идеальном сохране, в еще более идеальном сохране…

Грошев потряс головой, словно пытаясь избавиться от морока.

– А потом?

– А потом ты обнаруживаешь, что тебе семьдесят шесть лет, твои дети – неудачники, твои внуки идиоты, всю свою жизнь ты провел в поисках штампованного металла, ничего не видел, нигде не был, да в придачу рак поджелудочной железы и скоро касса…

– Что? – перебил Синцов.

– Ничего, – ответил Грошев. – Платить за все надо. За каждый поступок, за каждое желание. Помнишь, что Чучел говорил? Что все собирательство от лукавого? Думаю, в чем-то он был прав. Поэтому я предпочитаю жетоны. Это проще. И… Не имеет такого негативного бэкграунда. А потом я уже давно…