Книга Мы здесь - Майкл Маршалл Смит

Медж, еще только подходя к этой девушке, приветливо помахал ей:

– Зажигалка, как дела?

– Пока не родила, – расплываясь в улыбке, подмигнула та. – Все пучком, и никак иначе. У нас тут нынче квадрат лысый, тусить будем. Отжиг будет ацкий. Хочешь, пойдем со мной?

– Да я бы с удовольствием, – с притворной печалью вздохнул Медж, – только вот занят малеха.

– Вот так ты всегда: занят, занят… – надув губки, сказала девчушка. – Кончай ты уже свою хрень!

– Чтоб кончать, надо начать, верно?

– Бе-бе-бе! – Озорница со смехом скорчила рожицу и пошла по улице дальше. Пару раз на ходу она поворачивала голову, словно общаясь с кем-то, идущим рядом.

– Ну ладно, – уже другим, серьезным голосом сказал Медж, поворачивая в другую сторону. – Идем, познакомимся с парнем.

Глава 25

Я свое нынешнее житье люблю до ужаса. Просто ништяк: прохлаждаешься себе, делаешь что хочешь. Новые подруги у меня классные: каждое утро просыпаемся и, типа: «Ну че, куда сегодня махнем?» И уходим безо всяких оттуда, где загасились на ночь, гуляем по скверу, ходим-бродим по магазинам, типа того. Все так легко, не напряжно, а на ночь пристраиваемся уже где-нибудь на другом месте. Всегда какие-нибудь новые знакомые и есть где тусануться.

Последнее время я зависаю с суперклассными друзьями – Ангелы, так они себя называют, – все время одетыми в черное. Я сама никогда не думала, что мне это подходит, а теперь вроде кажется, что и ништяк, особенно потому, что это не совсем как типа у го́тов: здесь под низ надевается что-нибудь яркое, вроде платья, блузки или еще там чего. Даже не понимаю, и чего уж они ко мне такие добрые: я ведь их толком и не знаю – в одну школу мы с ними не ходили, они даже не из нашего района. Ну а так, они суперские: делают всякие нормальные штуки, всех выручают… Кое-кто из них, правда, подворовывает, но это нечасто и совсем уж в больших магазинах, так что с них не убудет. Другие вон хапают куда больше и обчищают нормальных людей. У них есть как бы типа лидеры, но только они не из Ангелов. Не похожи. Жутковатые такие, тяжелые, добрых дел другим не делают, и все вокруг считают как бы своим. Всего их двенадцать – почему, не прорубаю – но я с ними не висну: по мне, так подворовывать временами понемножку можно, но если заниматься все время только этим, то это уже не круто. Так говорит Лиззи. И она даже говорит, что вообще воровать нехорошо и что сама она этим последнее время не занимается. Она одна из главных Ангелов, и я с ней согласна. Она для меня как старшая сестра. А еще она сказала мне недавно: если, говорит, тебе что-то в лом, или не по себе, или нужен какой совет, то ты подходи ко мне, я тебе буду растолковывать. Может, когда-нибудь я и вправду заделаюсь Ангелом по полной, но пока воздерживаюсь: очень уж прикольно зависать и тусить с моими друзьями, хотя иногда и не совсем просто: они не помнят своих имен, а уж я тем более, и с ними сложно бывает о чем-то договариваться. Но потом всегда все улаживается, так что не проблема.

Единственный облом – это, наверное, что мы больше не видимся с Джессикой. Временами я ее высматриваю то здесь, то там, а иногда, когда получается попасть в дом, сплю на полу под ее кроватью. Но она сейчас, видите ли, взяла моду меня типа не замечать – делает вид, что даже не слышит, – и не бывает больше в тех местах, где мы раньше с ней гуляли. Если я вижу ее вечерами, то она обязательно с кем-нибудь из своих новых знакомых, уже даже не из школы, а с первого или второго курса – и до меня тогда доходит, как аццки давно мы с ней реально не тусили вместе. И тогда я думаю: ага, если она уже кончила школу, то это, получается… год, два, а то и несколько? Но всегда себя успокаиваю, что все нормалек и она просто суперски занята или еще что-нибудь. Мы же с ней друзья неразлейвода, и это между нами никогда не умрет. Не то что у них с Синтией Маркэм – ох и сучка была! И зачем только Джессика с ней в седьмом классе связалась? Помнится, та ни с того ни с сего закобенилась: мы с тобой, мол, больше не друзья, и дело с концом. Вот тогда мы с Джессикой и сошлись, хотя она была тоже не подарок. А я ничего, терпела – друзья ведь на то и друзья, верно? У нее теперь, кажется, появился парень, а значит, мы с ней не разговаривали лет уже пять или шесть. Тогда получается, я в городе живу гораздо дольше, чем мне кажется, – но от этого ничего не меняется, потому что если вы лучшие друзья, то это уже ничто не в силах изменить, сколько бы времени ни прошло. Одно время я, помнится, на нее злилась, швырялась в доме вещами, пыталась ее припугнуть, но из этого почему-то ничего не выходило, и я перестала, да и глупости это все. Она сейчас просто проходит через такую типа фазу, но это нормалек, и все в конце концов уладится, потому что настоящая дружба не умирает никогда.

Ни-ког-да.

Глава 26

По дороге через Шестнадцатую я заслышал звучание фортепиано. Мне опять же показалось, что оно доносится из верхних окон таунхауса возле церкви. Пассаж был знакомый – сдержанный, выверенный и благозвучный. Иными словами, Бах. Я невольно остановился под уличным фонарем. Казалось, вместе со мной, замявшись, остановился и тот музыкант – сделал паузу, а затем с нажимом повторил последнюю фразу и терпеливо вернулся к началу. До Карнеги-холла ему, понятно, было далековато, но играл он уверенно, с огоньком – отчасти, возможно, потому, что репетировал для себя, с раскованностью человека, который не догадывается, что его подслушивают. Кому-то из музыкантов очень важно наличие публики: она дает игре своеобразную подпитку, а стороннее наблюдение усиливает их чувство собственной достоверности. Хотя большинство из нас занимается своим любимым делом просто из увлеченности, а это лучше и легче получается наедине с собой, без постороннего глаза.

Через невысокие железные ворота я прошел к лестнице, что вела к правой двери в церковь. Постучал – ответа, как и прежде, не последовало. Подергал за ручку, но дверь теперь была заперта.

Собираясь постучать снова, я невзначай обнаружил сбоку у притолоки тускловатый звонок. Нажал – но никакого звука не послышалось. Так быстро сдаваться я не привык, а потому изготовился снова нажать на кнопку, в основном из досадливого отчаяния, и держать ее до упора. Но в этот момент услышал, как где-то наверху открывается окно.

Отойдя на шаг, я задрал голову: из верхнего окошка таунхауса высовывались голова и плечи, и не кого-нибудь, а того священника.

– Минуту! – взмахнул он рукой и исчез.

Дожидаться его я отошел на тротуар, а он появился в дверях уже через несколько минут: мелкими шажками непринужденно сбежал по ступенькам.

– У меня звонок переведен на квартиру, – жизнерадостно сообщил священник. – Если я в церкви, дверь там всегда открыта. Ну а если нет, то что толку в звонке, который оглашает пустое помещение?

– Прошу прощения за то, что отвлек вас от ваших музыкальных занятий, – извинился я.

– Да ничего страшного!

– Это был Бах?

– Вы угадали. «Хорошо темперированный клавир», Пятая прелюдия.